НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 04 - [92]

Они замерли, словно прислушиваясь сами к себе. Это был волшебный миг, когда лопаются бутоны папоротника…

В лесу становилось все светлее. Разноцветные луны перекрещивали лучи, как прожекторы. Прошел час. Оба не шелохнулись. Может быть, были смущены или счастливы? Это трудно сказать.

Наконец он проговорил, с трудом разжав губы:

— Я так люблю тебя, Лихэ!

Она отозвалась:

— Я тоже.

Самое неожиданное началось потом. Вопреки обычаю и здравому смыслу, они не захотели расстаться. Им даже пришлось кое-чем пожертвовать ради этого, хотя большая тяжесть жертвы пала на Безымянного. Это он остался возле Лихэ. Из двух своих профессий ему пришлось пока выбрать наименее любимую — врача. Тем более, что это позволяло работать в одной лаборатории с Лихэ.

Но он по-прежнему не сочувствовал поиску единого ментального поля, куда якобы устремляются после смерти людей излучения их мозга. Представление о бессмертии как о гигантском хранилище информации, и только одна-единственная клеточка в нем — это ты сам, вернее, то, что выкачал, высосал из тебя мировой кибернетический паук, — представлялось Безымянному отвратительным. Вызывало протест и то, что именно могло представлять объективную ценность для Великой кибернетики. Уж конечно не его сомнения, не тревожная любовь к Лихэ, не то редкое щемящее чувство родства с почвой, растениями и немногими оставшимися зверями на Лаоле-Лиал. А для него подсознательное как раз и составляло наиболее ценную часть собственного «я». В нем он черпал внутреннюю убежденность в своем будущем развитии.

«Кибероментальщики» — как он непочтительно называл их про себя — настолько ему надоели, что примерно через год он взбунтовался и решил переменить работу. Теперь с Лихэ они могли видеться только время от времени. Впрочем, на Лаоле-Лиал такое положение было обычным для большинства мужнин и женщин. Брак давно не привязывал их к общему дому. Лихэ — увлеченная, деловитая, готовая вышутить любой порыв чувствительности, но неизменно правдивая и надежная — продолжала оставаться его женой. Таинственным существом за семью печатями!

Ночью, когда на ее сомкнутые веки падал серебряно-лиловый свет «их луны» (так он называл ее, конечно, про себя), он повторял мысленно: «Милая моя Лихэ, умная Лихэ, пожалуйста, не говори ничего и не улыбайся. Пусть у меня останется хоть какая-то иллюзия, что я тебе нужен. Ведь люди могут быть не только собеседниками и единомышленниками, им нужно еще пристанище. Мое плечо — пристанище для тебя!»

О желании иметь ребенка она сказала ему мимоходом: никакой жизненной тайны этот акт для нее в себе не заключал. Вопросы пола разбирались еще в школе, юноши и девушки знали достаточно, чтоб не испытывать ни особого любопытства, ни стыда.

Безымянный как врач смог проверить себя и ее сам. Лабораторные пробы носителей наследственности заняли около недели. Оба точно знали время зачатия. Ничему, что хотя бы отдаленно напоминало любовь, в эту ночь не оставалось места.

Для беременности Лихэ все складывалось удачно: поиски ментального центра сворачивали из-за необходимости экономить энергию для межгалактических экспедиций. Она оказалась свободной и могла выносить и родить ребенка, не нарушая медицинских правил.

Безымянный рассчитывал прожить все это время подле нее, как вдруг ему неожиданно предложили войти в состав очередной смены на гравитационной космической площадке. Это была как бы проверка при отборе в Большие полеты.

Лихэ обрадовалась его поездке прежде, чем он успел решить, согласен или нет. Если б он отказался, она бы очень удивилась. А он избегал ее удивлять: ему чудилось, что с каждым таким удивлением она смотрела на него все трезвее.

Вот так и получилось, что с гравитационной площадки он прямо был зачислен в экипаж экспедиции с маршрутом — Млечный Путь. Подготовка заняла всего два года. Его дочь была еще на руках, когда они обе с Лихэ поехали вместе с ним на космодром. Всю дорогу его терзала мысль, что, прежде чем корабль достигнет первого объекта, его дочь вырастет, состарится и, возможно, умрет. А ему исполнится только двадцать четыре года!

Жена томилась последние часы на космодроме, словно внутренне она уже распрощалась с ним. Корабль еще не взлетел, а они ушли друг от друга. И хотя ему суждено было на невообразимое время пережить не только ее, но и своих дальних потомков, правнуков той крошечной девочки, что копошилась на руках у матери и младенческий запах которой он еще ощущал на губах, — все-таки Лихэ ожидала жизнь более наполненная, чем у него. Он не сомневался, что она скоро найдет ему заместителя и будет счастлива.

А ему предстояла любовь почти бессмертная. Воспоминания, вскормленные одиночеством.

Когда он любил короткое время другую женщину, Элиль, встретив ее на одной из дальних чужих планет, ему казалось, что он просто перенес на нее запас неизрасходованной любви к Лихэ. Дочь, родившаяся у него там, тоже словно переняла черты оставленного ребенка. И только покинув и их, потеряв в необратимой пропасти времени, он постепенно понял, что они были ему дороги сами по себе, что любил он именно их, а не тех, забытых… И мучаясь поздним раскаянием, невозможностью загладить вину, взглянуть на них еще раз иными, раскрытыми глазами, он вновь переживал в воспоминаниях свое падучее счастье.