НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 04 - [90]

Информация передавалась на Лаолу-Лиал путем особых автоматических станций-носителей. В пути они развивали суперсветовую скорость, при которой атомы материи полностью меняют структуру. В таком компрессорном, сверхсжатом состоянии, по расчетам лаолитян, находился и центр Метагалактики, вечно рождающее чрево Вселенной…

Приближаясь к Лаоле-Лиал, — а время заранее обусловлено и рассчитано: каждые шестьдесят лет по планетному эталону, — корабль замедлял скорость, доходя до нормальной, субсветовой. Обратному превращению атомов способствовала мощь специального галактического генератора, созданного лаолитянами.

К тому времени, когда родился Безымянный — лаолитянин, который вторым вышел из летательного аппарата на Соленом озере и был так назван Лилит, считавшей по пальцам, — жизнь Лаолы-Лиал уже три века была подчинена нуждам плана «Движение по хорде».

Но пока что на очереди стоял лишь Великий поиск: серия межгалактических разведок. Переселение целой планеты не могло осуществиться силами одной Лаолы-Лиал. Оно могло удаться только в том случае, если обитаемые планеты других галактик также подключат свою мощь. Их задачей будет снабжать во время пути корабли небесных аргонавтов энергетическим сырьем.

Безымянный попал на Землю уже немолодым. Корабль шел по кругам Вселенной долго. Достаточно, чтоб перебрать в уме историю многих звездных миров.

Но когда Безымянный задумался о самом себе?

В ранней молодости он жил одно время на искусственной площадке в двухстах тысячах километров от Лаолы-Лиал. Там их было четверо, они сменялись каждые полгода. У них была хорошая связь с планетой, и время проходило довольно быстро. Каждый вел свои наблюдения, а дикий вид черной небосферы с косматым, лишенным розовой окраски солнцем и бесчисленными светилами, незаходящими и негаснущими, понемногу примелькался, хотя и не вызывал удовольствия.

Безымянный вырос на хорошо организованной планете в эпоху расцвета и величия ее цивилизации. Его миром правили целесообразность и жажда познания. Человек был избавлен от всех тревог, связанных с бытом и собственной безопасностью. Культура не представлялась больше только как увеличение потребностей: потребности давно были сведены к минимуму, безграничной оставалась лишь возможность развивать свои задатки. На планете царила самая совершенная из дисциплин — дисциплина понимания. Понятия бунта, индивидуализма, личной власти просто не существовали уже.

И в то же время лаолитянин в каждое мгновение своей жизни чувствовал крепкую связь с остальными; знал — точно определенное — свое место в обществе; видел осязаемую пользу от собственного труда. Он был убежден, что в любую минуту ему придет на помощь вся Лаола-Лиал, все ее мощные ресурсы!

В этом не было жертвы, потому что каждый являлся активной частью общества, и никто не существовал сам по себе.

Задолго до истечения положенного срока неожиданной лучеграммой Безымянного вызвали на планету.

Товарищи оживились и немного позавидовали ему: ведь он возвращался в мир дневного света! Но зависть их была доброжелательна. Для иных чувств не существовало почвы: каждый исполнял свое дело, и никто не был выделен перед другими.

Безымянный получил самые точные координаты времени; он не мог просрочить и долю секунды, иначе его приземление не произойдет там, где намечено.

Вся работа космической площадки была посвящена вопросам гравитации, поэтому и способ передвижения был выбран гравитационный — несколько медлительный, но дающий пищу приборам.

Туалет гравитолетчика начался задолго до отлета. Товарищи проверили все системы, подключили к связным и регулирующим устройствам питание, и вот уже Безымянный, облаченный в прочный и громоздкий скафандр с прикрученным шлемом, прозрачным спереди, стоял на краю площадки, опустив руку в раздутой перчатке на леер. Ему нужно только выпустить эти перила и шагнуть в космос, в черную безграничность.

Нельзя сказать, что это приятное ощущение. Атавистический страх перед бездной держался в какой-то клеточке сознания. Впрочем, внимание Безымянного было сосредоточено на сигнале времени. Едва получив его, он выпустил леер и сделал шаг в пустоту. Искусственное притяжение перестало действовать, и им полностью овладели гравитационные силы планеты.

Он хорошо изучил ее отсюда — ведь планета закрывала своим крупным диском значительную часть пространства. А сейчас он начал медленно приближаться к ней.

Так медленно, что первые часы товарищам казалось: он просто неподвижно парит в космосе. Они прекрасно видели его лицо сквозь прозрачный шлем. Он улыбался.

Они еще постояли у края, помахали ему и разошлись: у каждого были дела, а он уже перестал быть частью их группы, получив собственное, отличное от их задание.

Приблизительно через два часа кто-то опять появился у леера, огораживающего площадку, и несколько удивился, кажется, что Безымянный еще находится так близко. Ему снова помахали, и он помахал.

На станции наступила условная ночь. Он тоже задремал внутри своей скорлупы. Приборы показывали, что силы гравитации все ускоряют его движение, — и он верил приборам, но сам ничего не замечал. Может быть, гигантский диск планеты и вырос за сутки — ему она казалась все такой же. Немного четче он различал лишь ее материки; облачный покров менялся на разных сторонах, да плоскости превращались в выпуклости — вот и все. А между тем он летел довольно быстро. Все путешествие было рассчитано на восемь планетных суток. Конечно, светоплан проделал бы этот путь за минуту, но приборы накапливали сведения: гравитационные полеты представляли сейчас особый интерес. Жаль только, что сам гравитолетчик оставался как бы не у дел — действовали автоматы; он превращался в простую набивку скафандра.