Незримый фронт Отечества. 1917–2017 - [137]

В каждой воронке находили кого-нибудь — или убитых или живых. Но, увы, живых не восьмого полка. Голодные, промерзшие от вынужденной неподвижности красноармейцы сидели на заиндевевшей глине, нередко с сапогами, опущенными в воду с перемешанным мелким льдом.

Кириллов и Белозеров продолжали ползти, минуя затянутые ледком лужи, то и дело натыкаясь на части тел, разорванных взрывами, вдыхая невыносимый запах этого, казалось, бесконечного клочка земли, на котором уже оборвались не десятки, а сотни жизней.

— Где ваш полк, командир?! — Не выдержал, наконец, Белозеров, по-мальчишески все еще не представлявший реальности происходящего, понимавший, что часть, которую командир не видит в глаза, не справится с наступлением. А обеспечить выполнение приказа, не допустить саботажа, измены, трусости, обмана командования соединения, — задача уполномоченного особдива, его задача. «Не знают не только о противнике, но и о своих частях», — сверлила мозг строчка из приказа.

— Где полк? А хрен его знает… Поползем правее, — мрачно ответил майор.

И здесь уполномоченный взорвался:

— Если вы, майор Кириллов, сейчас же не найдете вашу часть, я вас расстреляю! — Белозеров вытащил из-за пазухи парабеллум. — Это же беспрецедентный случай!

Несколько разрывов впереди и слева, забросавшие их комьями глины, как зловещие знаки восклицания завершили угрозу.

— А много ли вам, молодой человек, известно случаев с прецедентами в вашей многолетней боевой жизни? — спокойно, смахивая землю с ушей, и продолжая работать подошвами и локтями, с издевочкой спросил майор, как будто угроза и черный ствол были направлены не к нему. — Вы можете, конечно, меня пристрелить. Но, видимо, вам после этого и придется командовать наступлением. Кстати, вашу немецкую игрушку не мешает почистить. Не разорвало бы ствол.

Белозеров в бешенстве взглянул на ствол и увидел, что он действительно забит какой-то грязной кашей. В этот момент сбоку раздалось:

— Кто ползет?

— Это я, Лозгачев! — Кириллов с ходу перевалился в широкий окоп минометчиков, где младший лейтенант и его расчет завершали подготовку к бою батальонного миномета.

Укладывали ящики с минами в нишу под непонятно как сохранившейся каменной кладкой бывшего дома. Туда же скатился и Белозеров.

— Вот, Лозгачев, представляю тебе — наш новый уполномоченный, — без какого-либо оттенка неприязни произнес Кириллов, и уже обращаясь к нему, — давайте, политрук, немного очистимся — начальство все же.

Младший лейтенант подал несколько грубых суконных тряпок. Удалось привести себя в относительно нормальный вид — с более тонко зашпаклеванными глиной локтями, животом и коленями, — свойственный всем окопникам.

— Где сейчас комбат, Лозгачев? Вам задача поставлена?

— Так точно, товарищ майор. По четырем зеленым ракетам… А комбат вон там — за КП. Проводить вас, товарищ майор?

И младший лейтенант, не ожидая ответа, шагнул к ходу сообщения.

— Не надо. Найдем. Занимайтесь делом. — Коротко отрезал командир полка и зашагал с позиции.

Двигаясь вплотную за командиром по узкому заиндевевшему ходу сообщения, уполномоченный сдавленным голосом прямо в спину ему произнес:

— Извините, товарищ майор. Погорячился я.

— Бывает, политрук, бывает, — полуобернувшись, отозвался майор. — А как вас звать?

— Сергей.

— А по отчеству?

— Да я не привык к отчеству. Николаевич.

— Ну вот, бывает, Сергей Николаевич. А к отчеству, коли на петлицах три кубаря, пора привыкать.

И больше ни тот ни другой не начинал разговора об инциденте, хотя забыться он никак не мог.

Через полминуты они были в батальоне.

Все уставные понятия о примерных расстояниях между командными пунктами, как в том убедился Белозеров, то есть о дистанции подразделений, частей, соединений на театре, здесь на «пятачке» были не то чтобы условностью, нет, — нелепостью. Командующие, менявшиеся как фигуры в калейдоскопе, за месяц-полтора натолкали на два квадратных километра девять дивизий, бригады, отдельные полки. Те, кто не пошел на дно при переправе, устилали, переплетаясь живые с мертвыми, открытое поле. А это поле, квадрат за квадратом, накрывали тонны металла, летевшие с неба и рассыпавшиеся над землей раскаленным градом. Командные пункты полков и батальонов или совмещались, или находились один от другого в полусотне метров, не говоря уже о НП[51], но вот преодолеть эти полсотни метров было куда сложнее, чем километровые расстояния в обычной боевой обстановке.

КП батальона, являвшийся и наблюдательным пунктом полка, находился в расширенной воронке от авиабомбы, перекрытой бревнами и землей. Ячейка комбата была врыта в стенку. А еще было место, которое занимали то комиссар, то начальник штаба. Обрытый угол с земляным уступом предназначался для телефониста и телефона.

Командир и комиссар батальона в момент появления майора оказались в ротах. На месте были старший лейтенант — начальник штаба и телефонист. Первый доложил обстановку. В ротах за прошедший день осталось человек по сорок. Двух писарей, присевших сверить учет по перепутавшимся ротам, в клочья разнесло вместе с их бумагами, поэтому кто жив, а кто погиб, и куда писать извещения пока не ясно. Пульвзвод с ручными пулеметами почти цел. Минометы тоже. Приказ об атаке «на три сосны» получили. Комбат рассредоточил всех пулеметчиков, сам выбирал для них бугры и укрытия. До противотанкового рва семьдесят метров. Передний край немцев за рвом перед насыпью. Огневые — в ячейках на насыпи и за ней по опушке леса. Сменяя позиции, комбат пытался вызвать огонь на пулеметы — не отвечают. Долбят из орудий и минометов в глубину поля — из района Арбузова и из-за Теткина ручья. За «фигурной рощей» с утра прослушивались моторы машин. То ли подбрасывали боеприпасы, то ли танки и пополнение.