Незримый фронт Отечества. 1917–2017 - [135]

— Ну вот, товарищ политрук, и начало «далины смэрти», — выдохнул Беридзе, показав на тупик хода сообщения, как бы специально укрепленный снизу доверху булыжником. Каменное основание проходившей поверху шоссейки, перегораживавшей траншею, не поддавалось шанцевому инструменту, а потому бойцы не могли соединить этот ход сообщения с тем, что упирался с другой стороны в ту же перемычку. Никому не пришла, видно, мысль заложить под нее взрывчатку и рвануть во время обстрела. А может, просто не успевали. Командиры, как и бойцы, выбывали из строя в темпе сброшенных шашек при игре в поддавки.

— Чтобы папасть на лэвый фланг, — говорил Беридзе, — абапритэсь обэ-ими нагами в стэнки акопа и лэтитэ черэз дарогу вныз галавой. Абэзательно вныз галавой, ввэрх нагами. Ноги — нэ галава, успэет задэть, ну и хрэн с ними. Лэтите смэлей, там падушка мягкая, — с горькой иронией добавил Беридзе, — а сейчас слэдуйте за мной, будэм ползать па далинэ направо.

Белозерову в тот же день, часа через три, пришлось испытать «полет» через шоссейную перемычку вместе с майором Кирилловым. Первым кувыркнулся командир полка. Как только его тело мелькнуло над дорогой, резкое «фьюить» пронеслось над ним, и пуля, вблизи срикошетив о камень, с зудением осы пронеслась над траншеей. Политрук, напружинившись так, как никогда и не считал возможным, оттолкнулся изо всех сил и полетел через дорогу вниз головой и вперед руками. «Фьюить» разрезало воздух тогда, когда он упал на заиндевевшие тела менее удачливых однополчан, лежавших в «месте приземления» грудой. Майор, ожидавший его привалившись к стенке окопа, вполголоса сказал: «Ну вот, и первое вам крещение».

Да, но все это было уже через несколько часов после вылазки с Беридзе. А тогда старший лейтенант как-то боком, стараясь укрыться от снайпера за глыбой корневища, перевалился на ледяной булыжник дороги и пополз, зовя за собой политрука ладонью, чуть приподнятой выше локтя. Белозеров полз вплотную за ним. Использовали для прикрытия каждый бугорок, каждый крупный камень, каждое тело из множества тел, не захороненных, беспанихидных. — Только нэ падымай галавы, — слышал он громкий шепот Беридзе. — Паши почва носом, дарагой. Здэсь не больше тридцати мэтров.

Некстати выползло из-за туч холодное осеннее солнце; вражеским прожектором осветило сгоревшую землю, стекляшки льдинок в придорожных воронках. Засеребрило на булыжниках инеем. Несколько пуль процокали по ближним камням. Видно, снайпер заметил движение теней над дорогой. Белозеров и Беридзе замерли. Лежали как мертвые, не шевеля ни единым пальцем целую вечность — должно быть, пять или шесть минут.

— Давай-ка вон до той груды камней, — скосив глаза на Беридзе, предложил политрук, — там можно будет чуток распрямиться.

Все тело, особенно лопатки и шею, от напряжения сводило болью. Беридзе подмигнул — дескать, понял, и быстро пополз по колее. Белозеров — следом, поражаясь, как ловко подошвы старшего лейтенанта используют для отталкивания каждый почти неприметный бугорок. Хорошую школу прошел парень, подумал политрук. И в это время, зацепившись за что-то, оборвалась петля на ремне, поддерживавшем гранатную сумку. Пришлось исподволь перевернуться на спину и на ощупь ее закрепить. А когда повернулся снова на живот, увидел, что Беридзе гологоловый лежит за обочиной у камней и что-то рассматривает в щель между ними. Затем вполоборота к политруку, опершись на локоть, приподнялся, махнул кубанкой, подзывая к себе, и вдруг опрокинулся с локтя навзничь и начал сползать с обочины.

Пуля вошла выше левого уха, вышла за правым.

Долго Белозеров лежал рядом с ним, испытывая горькое чувство обиды, боли за утрату человека, ставшего близким за какой-то час.

Эх, Беридзе, Беридзе… Ведь даже имени не успел узнать у этого смелого и заботливого грузина. Вот тебе и кубаночка, вот тебе и форс в «Тыбилиси». Белое бескровное лицо покойного быстро обретало землистый цвет. Надо было на что-то решаться. Попытаться похоронить — значило тоже остаться здесь, рядышком с ним. Снайпер — гад, знает дело туго. Ползти дальше в батальон к Морозову? А где его искать? Остается одно — на КП полка, уже пройденной «веселой» дорогой. Необходимо доложить майору о гибели его порученца.

Политрук придвинулся вплотную к погибшему, расстегнул ремни, отогнул борт шинели, вытащил партийный билет, удостоверение из сумки, из карманов — бумаги и письма, положил их в планшет со своими, из кобуры вытянул «ТТ». Начал быстро отползать, но вернулся. Закрыл носовым платком его с распахнутыми глазами лицо, закрепил платок по углам камнями, прощупал в часовом кармане брюк медальон и оставил на месте, на случай если Беридзе долго не смогут найти. Подумав, взял злополучную кубанку и положил себе за борт шинели — пусть останется в полку как память.

Обратного пути он почти не помнил. На счастье, темные мохнатые тучи вновь закутали солнце, усилился ветер, и начали сеяться спасительные дождь со снегом.

Пропитанный насквозь мокрой грязью дороги Белозеров непокорными, красными от холода пальцами вытянул из планшета и нагрудного кармана документы и подал майору. Затем вытащил промокшую, скомканную шапку. Положил на стол. Все, кто был сейчас в блиндаже, подошли вплотную. Все молча, и как будто в первый раз, глядели на эту примелькавшуюся, столь лихую еще утром кубанку.