Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли - [121]

Прощайте и, пожалуйста, не забудьте, что` я Вам написала о Терезе Кемп. Вам предоставляется возможность совершить великое благодеяние. Я написала ей письмо, которое отправлю сама, она будет ждать от Вас вестей. Это весьма самонадеянно с моей стороны, я понимаю, но верю в Ваше милосердие.

Желаю всего наилучшего, надеюсь, что и Вы хотите пожелать мне того же.

Ваша кузина,

Кэтрин Морли

Кэт дописывает письма, рука у нее затекла — она больше привычна к стирке, чем к письму. Девушка заклеивает конверты, надписывает на каждом адрес и кладет письмо, предназначенное для Эстер Кэннинг, на ночной столик так, чтобы его было видно. Письмо для Тэсс она опускает в сумку, где уже лежат ее немногочисленные пожитки и деньги. Луна за окном полная, пятнистая и светлая, как свежее молоко. Ее свет очерчивает серебряные контуры деревьев с графитно-серыми тенями, и Кэт засыпает в тишине и спокойствии.

Из дневника преподобного Альберта Кэннинга

Вторник, 8 августа 1911 года

Время пришло. Он велел мне оставаться в стороне, он чувствует, что время пришло, но я тоже это чувствую. Он ходит со своим фотоаппаратом, потому я знаю, знаю. Он снова призовет их, он собирается сделать новые фотографии. Я пойду, и я буду там, и я докажу, что я достоин, ибо не буду сообщать о своем присутствии; я дам ему возможность исполнить его великую работу без помех, а когда фотографии будут сделаны, я открою, что все время был рядом с ним, и это покажет, что я готов, я чист, и элементали могут заглянуть в мою душу и понять, что я тот, кем и должен быть. Ночь была долгой, но я вытерпел. Все мои ночи, проведенные в лугах, не прошли даром. Без солнечной энергии эфирные существа прячутся — так маргаритки закрывают свои лепестки, закрывают глаза с наступлением темноты, чтобы поспать. Но я провел долгие часы в одиночестве, скрытый темнотой; я познал свою душу и свое сердце, я заглянул внутрь себя, я вырвал с корнем всякую похоть и физические желания, все ненужные чувства, которыми дьявол терзает меня в последнее время, и я очистил себя от всякой скверны — не осталось ничего, кроме света и чистой энергии моей астральной и эфирной сущности. Я готов и знаю это. Я это знаю! Никогда одной только молитвой я не добивался таких живых снов и ощущений. Какими мертвыми и холодными кажутся теперь камни моей церкви, когда вокруг меня — церковь истинная, и я вижу ее. Ничего подобного до сегодняшнего дня! Церковь живого света и живого дыхания, живого духа всего, что есть свято и хорошо, раскинулась вокруг нас в зелено-золотистом великолепии, и я наконец-то пришел и увидел и принадлежу теперь ей. Те же, кто нечист духом, те, чей разум не в состоянии познать эти величайшие истины, останутся там, где они есть, в самом низу, позади, под той лестницей, по которой мы поднимаемся к свету. Им предстоит множество жизней, множество оборотов колеса, чтобы искупить все грехи и злодеяния, которые делают невозможным в этой жизни их развитие. Даже моя жена должна искупить грехи. Как и у всех женщин, душа ее преисполнена желаний и похоти. Время настало — сегодня на заре. Я готов, и я пойду, я увижу, и все свершится. Заря занимается, небо ясное, священный свет пробуждающегося солнца уже близко. Скоро начнется танец, и я тоже буду танцевать, я покину эту оболочку и обрету истинную форму. Я готов.

1911 год

Кэт просыпается затемно. «Это последний раз», — говорит она себе и улыбается. Последний раз, когда она просыпается в кровати прислуги, последний раз, когда она находится в доме, где должна только работать, где с ней обращаются как с низшим существом, где она лишена свободы. Мгновение она мешкает, отмечая про себя, как впивается в спину бугристый матрас, как болят все мышцы от груди до бедер, потому что накануне она оттирала каменные плитки пола в нижнем этаже. Она замечает, что от ее рук исходит кислый запах, потому что она месила тесто для хлеба, когда Софи Белл сделалось дурно из-за жары. Вспоминает, что на сегодня у нее стирка — груда нижнего белья Кэннингов. Подумав обо всем этом и посмеявшись, она поднимается, умывает лицо и руки. Вода будит ее окончательно, заставляя дрожать от холода. Она льется в эмалированный таз, наполняя комнату негромким плеском. Кажется, весь мир затаил дыхание.

Проходя мимо комнаты Софи Белл, Кэт задерживается на мгновение. Она не сказала экономке, что уходит, и, несмотря на волнение, ощущает укор совести. Тяжкое и громкое дыхание Софи отчетливо слышно сквозь дверь, и Кэт на мгновение берется за ручку. Слишком поздно. Мысленно попрощавшись, она решает написать экономке, когда они с Джорджем снимут где-нибудь жилье. В Хангерфорде или в Бедвине. Маленькие городки и деревни тянутся на запад вдоль канала, словно бусины, нанизанные на нитку. Кэт с Джорджем поездят по ним, осмотрятся и выберут себе место для житья. Кэт подкрадывается к задней двери как можно тише, так как знает, что викарий больше не ночует в спальне. Каждое утро его подушка не смята, простыня с его стороны гладкая. Дверь библиотеки закрыта, и, хотя оттуда не пробивается свет, там как будто кто-то затаился и ждет, тишина за дверью настороженная, наблюдающая. Кэт останавливается, внимательно прислушивается, стараясь уловить движение. Потом идет дальше, сердце колотится. Верхняя ступенька лестницы скрипит, и Кэт замирает. Ей кажется, что она слышит шаги за этой непроницаемой дверью. Скрип стула, с которого кто-то поднимается. Но она не собирается возвращаться и спешит дальше, ступая как можно более бесшумно. Спускается по лестнице, пересекает кухню, выходит через заднюю дверь. В тишине кажется, что щеколда оглушительно грохочет.