Незнакомец из тринадцатой квартиры… - [50]

— Что это так пахнет? — тихо спросил меня Ява (Мы же с утра ничего не ели — даже про бутерброды свои забыли.) Официантка услышала и повернула к Яве свою улыбку:

— Это шницель. Хотите?

Ява покраснел, как мак. Вышло, что он напросился на этот шницель.

— А как же… Всем шницели непременно. Мы же голодные, как волки! Целый день снимались… — громко, на весь ресторан, сказал Олег Иванович.

Тут уж мы все четверо покраснели — от удовольствия и гордости.

Официантка куда-то побежала и начала носить на наш стол разные бутылки и тарелки.

Мы «кутили» в ресторане, как настоящие взрослые артисты. Мы ели многочисленные закуски: шпроты, сардины, ветчину, галантин (это такая куриная колбаса), салаты, икру, крабы… Ели шницель… Ели пирожные, конфеты и мороженое… Максим Валерьянович и Олег Иванович пили коньяк. А нам дали понемножечку шампанского, от которого на нас только икотка напала. Мы прикрывали салфетками свою икотку и внимательно слушали, что говорил Олег Иванович:

— Позвольте выпить за ваши успехи, юные друзья! За ваши первые шаги по тернистому пути искусства! Того, кто ступает на этот путь, ожидают и великие муки, и великие страдания… и великое счастье. Позвольте выпить за ваше счастье!

Мы позволили.

Мы сидели и украдкой озирались во все стороны. Какие-то усатенькие пареньки и накрашенные девчата, что сидели за соседними столиками, перешёптывались, поглядывая на нас Это была слава. Та слава, о которой мы так давно мечтали. Так вот она какая — слава! Ресторан, столики с бумажными салфетками в вазочках, весь Киев под ногами, галантин, шницель, шампанское и икотка… Хорошо!

Выпив за наши успехи и за наше счастье, Олег Иванович и Максим Валерьянович оставили нас в покое и завели речь о каком то Степане Степановиче, который «ни биса не понимает, извините, в искусстве и только мешает создавать истинно художественные фильмы».

Хоть и был тот Степан Степанович нехорошим человеком, но мы чувствовали к нему благодарность, так как благодаря ему мы могли наконец очнуться от своего счастья и уделить должное внимание пирожным, конфетам и всем тем лакомствам, которые стояли на столе. И всё это было такое вкусное, такое вкусное, что у нас три дня потом болели животы.

* * *

А через три дня, когда выздоровели, мы начали аккуратненько растранжиривать свои впервые заработанные трёшки. Мы их тратили и коллективно — вместе с Будкой и Валькой, и индивидуально — вдвоём с Явой.

Мы с Явой будто переродились после того «съёмочного дня» — ходили погружённые в мечты, задумчивые и как будто сонные.

Нас не интересовали захватывающие игры в густых зарослях возле Лавры (Будка ввёл нас в свою компанию, которая оказалась совсем не зловредной и каждый день играла во что-нибудь интересное). Нас не манили тихие прогулки с Валькой и её подругами.

Нас не радовали все многочисленные радости «Городка развлечений», куда широкую дорогу открывали нам наши трёшки.

Другого, совсем другого жаждали сердца наши.

Кулисы, декорации, грим, приклеенные усы и бороды, огни рампы, прожектора, киносъёмочные аппараты и… аплодисменты, аплодисменты (ох как жаль, что на киносъёмках не аплодируют!) — вот чего хотелось нам нестерпимо, безумно, до боли…

Мы выходили на дорогу и смотрели, не едет ли за нами ассистент из киностудии. Но ассистент не ехал. На студию нас больше не приглашали. Ни съёмки, ни пересъёмки для нас не было.

Тогда мы отправлялись и долго ходили по городу, останавливаясь у театров, разглядывая сверкающие афиши и вздыхая.

А потом шли и с горя пропивали свои трёшки на газированной воде с сиропом.

И вот однажды, сидя в павильоне «Соки — воды» на бульваре «Дружба народов» за стаканом доброго лимонада, мы… Ну конечно, это была Явина идея. Как всё гениальное, она была очень проста, и удивительно, что она не родилась у нас раньше. Организовать театр!.. Свой собственный театр в Васюковке! Не какой-нибудь драмкружок, который готовит одну захудалую постановку к празднику, а потом распадается. Нет! Театр! Настоящий, постоянный театр с богатым репертуаром… С эмблемой (во МХАТе чайка, а у нас может быть селезень, дикий гусь или хотя бы аист), со швейцаром в гардеробе (дед Саливон — во кандидатура для этого!), с билетами от рубля — первый ряд, до двадцати копеек — галёрка. Обязательно! Бесплатно только паршивые драмкружки выступают… Словом, настоящий художественный театр. А что?

Сельская «Третьяковка» может быть, а сельский МХАТ нет?

Больше в Киеве делать нам было нечего. И хоть мы ещё должны были гостить не меньше недели, мы в тот же день застонали, что страшно соскучились по дому, уговорили тётку взять билеты и начали собираться.

Великие дела ждали нас в родной Васюковке.

Глава XV. Погибель Явы Станиславского и Павлуши Немировича-Данченко. И всё-таки мы живём!

И вот мы лежим навзничь в траве, смотрим в небо, где насмешливо подмаргивают нам звёзды, и страдаем. И зачем мы придумали этот самый ВХАТ на свою голову!

Ну как теперь показаться людям после такого позора! Как смотреть им в глаза…

И это же не в первый раз. Ведь был уже сигнал! Злая доля подкрадывалась к нам уже давно.

Впервые почувствовали мы это в то время, когда показывали в клубе новый, только что выпущенный на экран фильм Киевской киностудии имени Довженко «Артём».