Нежный защитник - [117]

А она его предала.

Потому что иначе, как предательством, ее поступок назвать было нельзя.

По закону рыцарской чести она не имела права препятствовать поединку.

Однако она знала, что и сейчас не поступила бы иначе. Если бы ей хватило храбрости, она ударила бы Фицроджера и во второй раз. Вот чего ей не хватало в эту минуту — так это отчаянной бесшабашности, просыпавшейся лишь тогда, когда смерть подступала к ней слишком близко.

Слуги внесли в комнату ванну — ту самую ванну, в которой она мылась во время своего первого визита в Клив. Она и тогда выглядела не лучше, с грустью подумала Имоджин. Прежде чем налить воду, ванну выстелили мягкой чистой тканью. Имоджин получила полную меру испуганных восклицаний и сочувственных вздохов по поводу своих синяков и ран.

— Ох, леди! — вдруг воскликнула одна из служанок. — А ваши волосы! Ваши чудесные волосы!

Имоджин подняла руку к голове и нащупала неровные пряди, достававшие ей до плеч. О чем ей было грустить? Ведь ее длинная коса помогла ей сбежать от врагов. Но все-таки она с трудом сдерживала слезы.

Женщины принялись расчесывать ее в мрачном молчании. Чтобы распустить жалкие обрезки, понадобилось лишь два раза провести по ним пальцами. Ни одна из служанок не смела и слова вымолвить, но их молчание говорило само за себя. Испокон веков волосы считались предметом женской гордости, а их длина являлась признаком власти и богатства. Тем леди, чьи косы едва доставали до пояса или, того хуже, до груди, можно было только посочувствовать. Многие даже шли на то, чтобы удлинить свои прически при помощи искусственных волос.

— Ох, леди, — вырвалось у самой несдержанной из служанок, — вы теперь прямо как мальчишка!

— По крайней мере мне будет легче мыться, — весело ответила Имоджин. — Здесь имеется хоть какое-то зеркало?

— Ох, думается мне…

— Подай его скорей! — Имоджин осадила слишком говорливую служанку ледяным взглядом.

Женщина закатила глаза и быстро выскочила вон.

Имоджин постаралась расслабиться, пока ее мыли. Если что-то нельзя изменить, с этим надо смириться, тем более что волосы рано или поздно снова отрастут. Но когда вернется их былая длина? Она понятия не имела. Никто не смел стричь ей волосы еще с тех пор, как она была совсем маленькой.

Наверное, пройдет немало лет, прежде чем они отрастут.

Хотя по сравнению с остальными несчастьями это можно было считать чепухой, но потеря косы не давала ей покоя и висела над душой, как грозовая туча.

Но зато, как она отметила, ее волосы легко отмылись от крови и грязи, хотя потом женщины встали в тупик: как же ее причесывать?

— Я бы попробовала снова заплести их в косы, леди, — неуверенно предложила одна.

— Нет, погоди. — Хороша же она будет с торчащими короткими косичками! — Где это ваше зеркало?

Его тут же ей подали — простой кусок полированного серебра, но это было лучше, чем ничего. Она смотрела на себя в зеркало и, как ни старалась, не смогла подавить сдавленного стона.

Одна сторона ее лица переливалась черным, синим и желтым и заплыла так, что превратилась в подушку. На другой красовался длинный глубокий шрам. Глаза покраснели и опухли. А волосы, лишь едва вившиеся под собственной тяжестью, по мере высыхания превращались в беспорядочную массу веселых кудряшек.

И теперь, когда на них упал луч солнца, они действительно отливали рыжим!

Имоджин сунула зеркало в руки служанки и вернулась в постель, кусая дрожащие губы.

— Уходите! — приказала она, и все мигом исчезли.

Прошло несколько минут, и в дверь постучали. Имоджин не обратила на это внимания. Она была уверена в одном: Фицроджер не постучит в эту дверь. Дверь открылась. Имоджин подняла взгляд, не в силах подавить отчаянную надежду. Но это был Реналд.

Она увидела, как он поморщился, посмотрев на нее, и отвернулась.

— Что вы здесь делаете?

— По-вашему, мне следовало быть сейчас в Кэррисфорде? — сухо поинтересовался он. — Не обижайтесь, но такую красотку, возможно, и правда стоило бы оставить там. Тай был бы настоящим чудовищем, если бы сорвал сейчас на вас свой гнев.

Имоджин стиснула зубы, чтобы не заплакать.

— Реналд, если, по-вашему, это может служить мне утешением, то вы ошибаетесь. Я слабая женщина.

— Раны скоро заживут, Имоджин. — Он сделал несколько шагов и встал возле кровати. — Положитесь на мое слово. Я видел много ран на своем веку, а от ваших даже шрамов не останется.

— Но мои волосы! — заплакала она.

— И после всего, что было, вы убиваетесь из-за своих волос? — Он недоуменно покачал головой.

— Как он? — Она подняла на Реналда несчастный взгляд.

— Не знаю. Оттуда нет известий.

Она помолчала и предложила:

— Может, послать туда гонца?

— Это выдаст ему ваше местопребывание.

— Так он не знает, где я? — всполошилась она. — Тогда немедленно шлите гонца!

— Это может оказаться роковой ошибкой, Имоджин, — Реналд недовольно поморщился. — Дайте ему время подумать.

— Если он в сознании, то наверняка тревожится из-за меня! — Имоджин не верила, что Реналд всерьез надеется сохранить в тайне место ее пребывания. — И я не имею права причинять ему еще и это беспокойство.

— Беспокойство? — Теперь настала очередь Реналда не поверить своим ушам. Наконец он сдался и пожал плечами: — Я с самого начала не понимал вас обоих… Что ж, я готов отправить гонца, если вы настаиваете на этом.