Нежный человек - [36]

Квартира Коровкина находилась в центре, на улице Белинского – возле Центрального телеграфа. Комнату свою в большой коммунальной квартире он не променял бы на хоромы в кирпичных благоустроенных домах на окраине Москвы, где жило начальство его управления. Вход был со двора – каменного четырехугольника, наглухо замкнутого со всех сторон старыми домами; во дворе было одно живое существо – березка с обломанной верхушкой, по странной случайности выросшая в расщелине стены. Сначала Мария увидела огромную кухню с изумительной газовой плитой и с множеством индивидуальных кухонных столов. Комната Коровкина не отличалась обширностью, никто не рисковал сказать о ней: «Большая, как футбольное поле в бразильском городе», но и одиннадцать метров, если учесть трехметровые потолки, вполне устраивали мастера, благоденствующего в самом центре столицы, где на каждом углу висит объявление: «Сниму квартиру или комнату в центре и с телефоном». Обратите внимание – в центре! Всем хочется непременно в центре. Но не все имеют квартиру в центре, а вот мастер – да.

Правда, мать тесно заставила в свое время квартиру мебелью. Здесь был громоздкий платяной шкаф тридцать седьмого года рождения, в который можно вложить все вещи, находящиеся в комнате. А ведь у окна, выходящего на тротуар и мостовую одновременно, как у всякого москвича, красовался большой, новый, крепко сколоченный, так, будто его хотели смастерить лет на триста, стол отечественного производства, раздвижной и на ножках невероятных размеров, вокруг стола расположилось пять венских стульев, в углах дремали какие-то шкафчики поменьше, тумбочки, старый холодильник «ЗИЛ», который не работал уже девять лет; этажерка из красного дерева восемнадцатого века с книгами словно висела в воздухе и смотрелась в комнате чужестранкой. На этажерке заметила Маша книги: «Три мушкетера» и «Анна Каренина», собрание сочинений Жорж Санд и вузовские учебники. У стен стояли кровать и старый диван-кровать, купленный буквально за гроши, за маленькие рубли, как говаривали в квартире. Слишком много, по понятиям Марии, вещей в комнате у мастера; ей подумалось, что у Коровкина имелась еще одна комната. Но и эта – отличная, надо отдать справедливость строителям: как уже говорилось, с потолками высокими, большим окном, толстыми стенами. Окно, правда, мылось лет пять назад – так казалось. Мебель расставлена кое-как – от этого никуда не денешься. Пыль с мебели не смахивалась давно, но данное обстоятельство зависело от хозяев комнаты. Мария сразу все поняла и спросила:

– Вы говорили, что живете в новой квартире. А тут у вас чего-то не шибко барством пахнет. Или у вас имеется другая квартира?

Мастер ответил, что квартира для него – весь город и он себя одинаково хорошо чувствует в любом его конце. Он не помнил, когда хвастался Марии своей новой, исполинских размеров квартирой, а вот она помнила. Мастер считал, делая выводы на основе собственного опыта, что у женщин есть некое чувство, отличное от мужского, и это чувство заставляет их обманывать мужчин; обманывают они бесстыдно, и коварство их не знает предела, и уж что-что, а обвести вокруг пальца Коровкина, человека, в который раз собирающегося отшлифовать до металлического звона свой характер, им ничего не стоит. Для Коровкина все женщины были бесстыдно-коварными. Мария тоже не исключение. Но она, казалось ему, менее других подходила под общие закономерности, отмеченные опытным Коровкиным у женщин. Этого оказалось достаточно, чтобы изменить к ней отношение. Дома мастер всегда чувствовал себя хорошо и сейчас снял рубашку и остался в одной майке, заглянул в холодильник, где стояли две бутылки лимонада, янтарно заблестевшие на свету.

Он повернулся к Марии, глазами показывая бутылки:

– Будешь?

– Не по-тре-бля-ем, – ответила она.

В холодильнике кроме двух бутылок лимонада лежала еще в январе принесенная из магазина треска, которую никто у них дома не любил. Что-то еще виднелось в холодильнике, черное, на вид неприятное, – то была прошлогодняя капуста.

Мария присела на стул, отвернувшись к окну, чтобы не видеть Коровкина, снявшего рубашку. Ей стало неловко. В то же время она, наблюдая за ним, подумала, что без рубашки мастер выглядел прямо ребеночком с узкими, тщедушными плечами, тонкой длинной шеей.

– Угощать тебя нечем, – сказал мастер облегченно, ничего не обнаружив в холодильнике, и тоже присел за стол.

– Вот и лучше так, – смущенно отвечала Мария, отвернувшись по-прежнему к окну.

– Давай я тебя обниму? – попросил Коровкин, и Мария, не поворачиваясь к нему, сдвинулась на стуле ближе к окну, чувствуя, как у нее загорелось лицо. В то же время ей не давала покоя неприятная мысль: она согласилась прийти к мастеру домой и тем самым дала повод к такому вот обращению. Мария ничего не ответила, и тогда Коровкин, набравшись смелости, попытался обнять ее. Мария вскочила, отстраняя его, поправила кофту.

– Я пойду,

– Зачем? Посиди, поговорим. В данный момент исторического развития лучше всего не уходить, – сказал мастер Коровкин, глядя прямо в растерянное лицо Марии. – Самое прекрасное, что может быть на свете, – это женщина. Это я тебе уж совсем точно говорю. Самое совершенное создание – все-таки мужчина. О мужчинах больше написано книг. Но в системе добра – женщина рожает людей.