Нежный бар - [128]

Статья вышла в апреле 1989 года. Когда в тот вечер я вошел в «Пабликаны», меня ждал Стив. Он подошел ко мне, и лицо его было необычно красным. Мне показалось, что он выглядит взбешенным. Может быть, я неверно написал название бара?

— Джуниор! — закричал он.

— Да?

Он улыбнулся мне своей самой замечательной улыбкой Чеширского Кота, которую приберегал для близких друзей и больших побед в софтболе, и заключил меня в объятия.

— Какой же ты молодец! — сказал он.

Я увидел свою статью, расстеленную на стойке, придавленную бутылкой «Хайнекена» как пресс-папье.

Не считая краткого упоминания о баре, статья была тривиальной: достаточно сухой обзор Манхассета — школ, цен на дома и все такое. Но Стив вел себя так, будто я написал «Поминки по Финнегану». Он сказал, что у меня «индивидуальный писательский стиль», и я отступил назад, понимая, что это один из самых лучших комплиментов Стива. Стив любил слова. Это сказывалось и в том, с какой тщательностью он выбирал название для бара, в тех прозвищах, которые он нам придумывал, и в той публике, которую привлекал бар: рассказчиков с хорошо подвешенными языками, любителей травить байки и авторов цветастых небылиц. Также, — может быть, больше всех остальных мужчин — Стив уважал газеты и был счастлив видеть, что про его бар написали в «Таймс». Я ненадолго отвлек его от вторых «Пабликанов», умирающих «Пабликанов», которые почти обанкротились. Он был так мне благодарен, так добр, что я увлекся и рассказал Стиву, что однажды надеюсь написать о «Пабликанах» роман.

Он ответил с таким же энтузиазмом, как моя мать, когда я впервые объявил ей об этом почти на том же самом месте в баре. «Угу», — сказал он. Его реакция озадачила меня, и, вспоминая о ней позже, я подумал, что, может быть, Стив считал, что «Пабликаны» уже были книгой. Когда я открывал дверь бара, мне всегда казалось, что я попадаю в литературное произведение. Может быть, Стив и имел в виду это ощущение, когда назвал бар «Диккенс». Он создал свой собственный мир Диккенса, похожий на диккенсовский туман, — волны сигарного и сигаретного дыма. Он даже придумал имена своим героям. Может быть, «Пабликаны» были великим американским романом Стива и он не видел смысла, чтобы кто-то писал о них еще один роман.

Да и вообще, решил я, мало ли о чем еще думал Стив.

Редакторам понравилась моя статья про Манхассет, но не настолько, чтобы забыть мои прошлые грешки. Мне сказали, что мое дело скоро рассмотрят и примут окончательное решение. Соберется секретная комиссия, которая раз и навсегда решит, подходит ли Джей Ар Морингер на должность корреспондента «Таймс». Чтобы помочь им в принятии решения, я должен был в письменном виде ответить на один-единственный вопрос: «Почему у выпускника Йеля хромает орфография?»

Боб Полицейский покачал головой, когда я рассказал ему об этом унизительном задании. Я подумывал о том, чтобы написать секретной комиссии письмо с использованием нескольких тщательно отобранных слов из трех букв, каждое из которых будет написано без ошибок, но он сказал мне держаться до конца и делать все, что попросит секретная комиссия. «Пока что медленно, но верно, — сказал он, — твой мяч катится в лунку».

Как-то поздно вечером, когда я работал в отделе новостей над письмом в стиле «Простите, что я такой идиот», мне позвонила Бебе, моя университетская подружка — любительница баров, единственная из моих друзей, которая «встречалась» с Джей Ар Магвайером. Она пригласила меня выпить в баре на Бродвее, который нам обоим нравился. Когда я вошел, она обняла меня и предложила:

— Давай напьемся!

— Без вопросов.

Мы заказали мартини. Его подали в стаканах, которые были большими, как перевернутые клоунские колпаки. Бебе рассказала мне последние сплетни про однокурсников. Я спросил про Джедда Редукса. Она недавно видела его на вечеринке, и он выглядел великолепно. Рассказывая, она одним глазом следила за барменом. Как только наши стаканы пустели наполовину, она делала ему знак принести еще по одной.

— Ого, — сказал я. — Я сегодня не ужинал. Скоро упаду под стол.

Бебе попросила бармена не обращать на меня внимания и продолжать приносить мартини.

Когда я допил свой третий мартини, она качнулась вперед и спросила:

— Ты пьян?

— О господи, да.

— Хорошо. — Бебе качнулась назад. — Сидни выходит замуж.

В человеческом теле двести шесть костей, и внезапно я ощутил каждую из них. Я посмотрел на пол, потом на ноги Бебе, потом на бармена, который стоял, сложив руки на груди, сузив глаза и изучая меня внимательно, будто Сидни заранее предупредила его, что произойдет.

— Лапушка, я не знала, стоит ли говорить тебе, — произнесла Бебе сквозь слезы.

— Нет, ты правильно поступила. Расскажи мне все, что знаешь.

Она знала все. Она выведала это у подруги лучшей подруги Сидни. Сидни выходила замуж за парня из трастового фонда.

— Они уже назначили дату?

— В выходные на День памяти павших на войне.

— Хорошо. Этого достаточно. Больше я ничего не хочу знать.

Мне захотелось заплатить по счету и сбежать в «Пабликаны».

В пятницу перед Днем памяти я сортировал копии в отделе новостей, думая о Сидни и о том, как пережить следующие семьдесят два часа. Когда я поднял глаза, передо мной стояла секретарша редактора, отвечавшего за программу тренинга.