Нежный бар. История взросления, преодоления и любви - [39]

– Мама наверняка души в тебе не чает.

За десять секунд ей удалось отыскать кратчайший путь к моему сердцу.

Места на стадионе нам достались в трех рядах от домашней базы. Дядя Чарли и остальные парни развалились на сиденьях, вытянув ноги, и перезнакомились со всеми соседями. Дядя Чарли сказал, что если мне надо отойти в туалет, это не проблема, «только запомни, где мы сидим, и не задерживайся слишком долго». Он заметил на трибуне разносчика с пивом и замахал ему рукой.

– Запомни наши места, – сказал он разносчику, – и не отлучайся далеко.

– За кого ты сегодня? – спросил Джоуи Ди у дяди Чарли.

– Да я весь в раздрае! Голова говорит – «Метс», а банковский счет – «Филадельфия», с братской любовью. Кого бы ты выбрал, Джей Ар?

– Хм. «Метс»?

Дядя Чарли надул губы и ухмыльнулся, словно я изрек нечто весьма мудрое. Потом пошел к телефонной будке, чтобы сделать ставку, и Пат развернулась ко мне.

– Ну, как дела у твоей мамы? – спросила она.

– Хорошо.

– Она в Нью-Мексико?

– В Аризоне.

– Наверняка ей очень одиноко без тебя.

– Боже, надеюсь, что нет.

– Уж поверь! Я сама – мать-одиночка. Она очень скучает.

– Серьезно?

– У тебя же нет ни братьев, ни сестер?

Я покачал головой.

– О, значит, она там совсем одна! Но идет на эту жертву, потому что понимает, как ты любишь бабушку, и своих кузенов, и дядю Чарли. Вы говорите с ней по телефону?

– Нет.

Я поглядел на центральное поле и сглотнул вставший в горле ком.

– Это слишком дорого, поэтому мы записываем кассеты и отправляем друг другу.

– О! Ей точно очень одиноко.

Я не стану волноваться о том, чего не произойдет.

Вернулся дядя Чарли.

– Ну и что ты решил? – спросил его Джоуи Ди.

– Поставил на «Метс», против десяти, – ответил он. – Пацан говорил так, будто у него предчувствие.

Джоуи Ди уставился на меня глазами, расширившимися, словно блюдца.

– Что означает «против десяти»? – спросил я.

– В зависимости от букмекера, – объяснил дядя Чарли. – Иногда по десятке за доллар, иногда по сотне. Сечешь?

– Секу.

Дядя Чарли посмотрел на Томми и спросил, все ли «улажено».

– Не беспокойся, – ответил Томми, вставая и подтягивая штаны. – Пошли со мной, пацан.

Я вскочил со своего места.

– И не забудь, – напутствовал Томми дядя Чарли, – его кумир – Сивер.

– Чэс, я же говорил, Сивер задирает нос.

– Томми, – сказал дядя Чарли.

– Чэс, – сказал Томми, хмурясь.

– Томми.

– Чэс.

– Томми.

– Чэс!

– Это его кумир, Томми.

– Это моя задница, Чэс.

– Все равно попробуй.

Томми нахмурился так, как ни разу до того, а потом сделал мне знак следовать за ним. Мы спустились по проходу, поднялись на лифте, миновали воротца и перескочили несколько ступенек. Полицейский провел нас через металлические двери в темный туннель, похожий на канализационную трубу. Вдалеке я увидел пятнышко света, которое становилось больше по мере того, как мы продвигались вперед. Томми велел мне держаться возле него, что бы ни произошло – его голос эхом отдавался от стен. И вот, словно через портал, мы шагнули на яркий свет – в раздевалку нью-йоркских «Метс». Их голубая форма слепила глаза, а оранжевые цифры на ней жгли, словно огонь. Они казались нереальными. Не могли быть реальными. Нет, это что-то вроде механических манекенов ковбоев в Роухайде.

– Уилли Мейс, – сказал Томми, толкая меня вперед. – Поздоровайся со Здоровяком.

Он поднял мяч, лежавший на полу, и протянул его мне. Я сделал шаг к Мэйсу и передал ему мяч. Тот поставил на нем автограф.

– Видел бы ты его «Кадиллак», – сказал Томми, когда мы отошли. – Ярко-розовый. Крутая тачка.

– Как у дяди Чарли?

Томми фыркнул.

– Да уж. В точности.

Он подвел меня к Баду Харрельсону, и Джону Мэтлоку, и Джерри Кузману, которые стояли рядком, опираясь на биты, словно на ирландские трости. Я едва не рассказал Кузману про Правило Дяди Чарли, но Томми вовремя меня перехватил, чтобы представить комментатору «Метс», Бобу Мерфи, который щеголял в спортивной куртке, напоминавшей один из бабушкиных халатов. Мерфи посмеялся вместе с Томми над какой-то их недавней поездкой по барам. Его голос, который я часто слышал по радио, казался мне знакомым, словно голос отца, и от этого я сразу почувствовал близость к этому человеку.

Томми усадил меня на скамью и велел вести себя тихо, он скоро вернется. Я пристроился на краешек, рядом с какими-то игроками. Поздоровался, но они не отвечали. Я сказал, мне можно находиться здесь, потому что приятель моего дяди – начальник охраны. Те снова ничего не ответили. Тут вернулся Томми и присел рядом со мной. Я сказал, игроки на меня злятся.

– Эти? – спросил он. – Они из Пуэрто-Рико. Но хабла инглес, пацан. Теперь слушай. Я искал везде. На земле и на небе. Кто-то вроде видел, как Сивер гонял тут мух, но сейчас его нигде нет. Поэтому на сегодня мы это оставим, ладно? Я покажу тебе раздевалку «Джетс», а потом отведу назад.

Мы прошли с ним по коридору в другую раздевалку, где пахло, как в «Диккенсе» – ментолом, тоником для волос и брютом, – и когда я искал шкафчик Намата, Томми вдруг вцепился мне в плечо. Я поднял глаза.

– Хочу тебя кое с кем познакомить, – сказал он, мотнув головой в сторону двери. Я обернулся.

Сивер.

– Что это у тебя? – спросил Сивер.