Нежные щечки - [100]

Исияма неожиданно вспомнил кое о чем. Когда он учился в старших классах и ходил в театральный кружок, приятель из кружка попросил его помочь с декорациями. Исияма нарисовал декорации. Это был интересный опыт. Он понял, что удачные декорации меняют выражения лицу актеров. Если изобразить безмолвный темный лес, то у артистов лица становились беспокойными, если нарисовать заснеженную равнину, то казалось, что актерам холодно. Исияма так увлекся, что уже подумывал, не стать ли ему художником-декоратором. Вот об этом моменте своей жизни он сейчас и вспомнил. Если Мана изменится благодаря его присутствию рядом, этого ему будет достаточно. Он решил, что будет исполнять роль, о которой его просила Мана. Исияма решил попробовать с ней пожить.

4

Жить, став декорацией в спектакле. Это и была жизнь альфонса. Было бы хорошо стать зеркалом, отражающим мир, к которому стремится Мана. С первого взгляда задача представлялась ему сложной, но оказалось, что если смотреть на Ману как на милую, славную девушку, то задача была совсем простой. Встречать и провожать Ману. Если Мана хочет поесть, найти то, что она хочет, и отвезти ее туда. Спросить, что ей нравится, и сделать заказ. Положить еду на тарелку. И быть нежным в мелочах. В каком-то смысле такая работа походила на обязанности хоста. Исияме эти обязанности не только казались пустяковыми, но и доставляли радость.

Клуб, в котором работала Мана, находился на окраине Сусукино. Работать она заканчивала в девять, к этому часу Исияма подкатывал к клубу на «БМВ». Мана требовала, чтобы парковался он на самом видном месте. Когда клуб закрывался, девушки гурьбой выпархивали на улицу. Мана в свои двадцать три года уже была старожилом. Ее коллеги были моложе двадцати или чуть за двадцать. На юных личиках густой слой косметики, выражения мрачные. Облегчения оттого, что работа закончилась, в них не чувствовалось. Ощущалось лишь какое-то уныние в их телах.

— Ну ладно, пока. Хорошего вечера.

Мана подбежала к машине и помахала коллегам рукой, на лице торжество: смотрите, я не такая, как вы все! При виде Исиямы и иномарки глаза у девиц от ревности стали колючими. Вместе с тем на лицах было написано презрение к престарелому альфонсу. Таким образом им удавалось восстановить душевное равновесие. Прикидываясь, что им все равно, девицы ушли догуливать, оставив Ману и Исияму наедине.

Исияма нежно спросил у Маны, чье лицо еще светилось победной улыбкой:

— Поедем в ресторан? Что хочешь?

— Якинику[25]— равнодушно процедила Мана, улыбка сошла с ее лица.

— А я был уверен, что ты якинику не любишь.

Исияма удивился неожиданному выбору Маны. Она никогда не просила якинику. Мана стянула с себя босоножки с каблуком сантиметров пятнадцать и осталась сидеть в машине босой, задрала ногу, согнув в колене, и, рассматривая ярко-зеленый с блестками педикюр, безразличным голосом произнесла:

— Есть тут один ресторан якинику, хозяин которого меня бесит.

Исияма не стал спрашивать почему. Он знал, что это означало. Ману «бесили» те места, где к ней отнеслись с пренебрежением. Одного взгляда на Ману было достаточно, чтобы понять: она работает в борделе. Так что сколько бы она ни швырялась деньгами, ее вечно преследовали насмешки со стороны добропорядочных людей. Причина для раздражения у Маны всегда была одна и та же.

— Где это?

— Рядом с парком Накадзима.

Мана наверняка рассчитывала когда-нибудь отомстить обидчику. «Не принимай всерьез» из уст человека, которому никогда не приходилось сталкиваться с таким отношением, могло прозвучать высокомерно. Исияма ехал туда, куда ему было приказано. Его воображение рисовало роскошный ресторан, который на деле оказался ничем не примечательным местечком: красная вывеска с названием и пыльный стеклянный стеллаж с пластиковыми муляжами блюд: холодный суп с лапшой, пибимпап[26], тарелки с образцами мяса. Мана стояла перед автоматической дверью, будто собираясь с духом. Исияма обнял ее за талию, и они вошли внутрь. «Добро пожаловать!» — крикнул полный мужчина средних лет, стоящий за кассой. Увидев Ману, одетую в черный, похожий на нижнее белье летний сарафан, мужчина ухмыльнулся, но выражение его лица изменилось, когда он заметил ее спутника. Мана, у которой на лице было написано «ну, сейчас я тебе покажу!», прошептала:

— Вон, смотри, этот дядька. Он думает, что ты якудза или вроде того. Он меня, как пить дать, принимает за твою любовницу. Думает, что я женщина якудзы, ха!

Исияма посмотрел на свое отражение в зеркале — мелкая химия на голове, броская рубашка от «Версаче», — и его охватило странное чувство: вроде это он, а вроде и нет. Исияме казалось, что он видит сон. От него, нарисовавшего для спектакля декорации, еще и требовалось исполнить одну из ролей. И роль, отведенная ему, была далеко не ведущей. Радость от второстепенной роли заключалась в том, что можно было наблюдать, как меняется исполнительница главной роли — Мана.

— Вот, пожалуйста. — Мужчина боязливо протянул им меню. Похоже, он догадывался, что Мана пришла отомстить.

Исияма взял меню и протянул его Мане.

— Сама выбирай, — сказал он и снова угрожающе повернулся к мужчине. — Заставляешь ждать. Знаешь, сколько времени прошло с того момента, как мы сели за стол? И меню сперва женщине подавай!