Нежная добыча - [56]

— Я не могу сейчас это обсуждать. Ты же понимаешь.

Мать едва не взвизгнула.

— Нет, не понимаю! — воскликнула она. Для нее все это гораздо серьезнее, чем ожидала Джун.

— Я больше не могу говорить, — сказала Джун. — Увидимся завтра.

Она пожелала спокойной ночи и, повесив трубку, какое-то время лежала без движения. Затем подняла телефон, поставила его на тумбочку, но по-прежнему не двигалась. Когда она услышала свои слова: «У нас камин горит», ее охватил ужас. Словно, озвучив притворство, она его осознала. Вэна еще нет; почему же тогда она так старательно делала вид, что он здесь? Быть может, просто пытается убедить себя? Сердце сильно забилось опять. И, в конце концов, она сделала то, о чем пыталась не думать с самого начала: посмотрела на часы.

Было чуть за полночь. Сомнений не оставалось никаких — он уже сильно опаздывал. Объяснений не избежать. Наверняка что-то случилось, а случиться может лишь плохое.

— Нелепость! — в гневе воскликнула она, вскочила и вышла на кухню. Кубики льда почти растаяли; она процедила холодную воду сквозь растопыренные пальцы в раковину и с раздражением потрясла кубиками в ведерке, пытаясь справиться с обидой, набухавшей внутри. «Интересно, как он станет оправдываться», — сказала она себе. Она решила, что, когда Вэн явится, ей останется только притворяться, что опоздания она не заметила.

Джун бросила несколько кубиков в стакан, налила немного виски, размешала и прошла в гостиную. Огонь пылал торжествующе; вся комната танцевала в свете пламени. Джун села на кушетку и выпила виски — немного поспешно для непринужденной молодой женщины, которой она старалась быть. Допив последнюю каплю, она заставила себя посидеть, не двигаясь, десять минут по часам. Затем вышла в кухню и налила себе еще — чуть крепче. Этот стакан Джун выпила, задумчиво бродя кругами по середине комнаты. Она боролась с нелепым порывом надеть пальто и выйти на улицу искать Вэна. «Как старуха», — сказала она себе. У стариков всегда такая реакция — они вечно ожидают трагедий. Закончив второй стакан, она окончательно убедила себя: математическая вероятность того, что с Вэном в данный вечер произошел первый в его жизни серьезный несчастный случай, крайне мала. Эта внутренняя уверенность породила беспечность, а потому Джун захотелось выпить и третий стакан. Она только пригубила его, как ее охватила тоска острее прежней. Если не похоже, что с ним произошел несчастный случай, невозможно и помыслить, что он решит задержаться допоздна из-за какой-то непредвиденной работы; в любом случае, он бы позвонил. Еще более невероятно, что их свидание вылетело у него из головы. Оставалась последняя возможность: он намеренно избегает этого свидания, что, разумеется, абсурдно. Джун бросила в огонь еще одно полено. Опять подошла к окну и посмотрела в щель между шторами на пустую улицу. Ветер совсем взбесился. Сквозь закрытые окна она лицом чувствовала каждый его порыв. Джун прислушалась, ездят ли машины, и ничего не уловила; похоже, умолкли даже корабли. Только шипенье ветра — лишь оно одно, да еще изредка по стеклу слабо шуршал снег. Джун разрыдалась; она не знала, от жалости к себе, от гнева и унижения, одиночества или просто от нервов.

Пока она стояла у окна, в слезах, туманивших взгляд, ей пришло на ум, как это иронично — он появляется и застает ее в таком виде: пьяненькая, шмыгает носом, а макияж, скорее всего, безнадежно расплылся. За спиной что-то щелкнуло, и она мгновенно притихла. Отпустила штору и обернулась: сквозь слезы она видела лишь дрожащие паутинки света. Джун покрепче зажмурилась: оказалось, просто разломилось одно из поленьев. Меньший кусок, дымясь, едва не вывалился из очага. Джун подошла и пнула его в огонь. Затем на цыпочках вышла в коридор и накинула цепочку на входную дверь. И тут же ее охватил ужас. Это ведь признак страха — она это осознала, посмотрев на латунные звенья, протянувшиеся от косяка к двери. Но раз повесив ее, она уже не могла собраться с мужеством ее снять.

По-прежнему на цыпочках Джун вернулась в гостиную и легла на диван, зарывшись лицом в подушки. Она больше не плакала — внутри слишком пусто и страшно, и можно только лежать без движения. Однако через некоторое время она села и медленно огляделась. Свечи наполовину сгорели; она посмотрела на них, на плющ, свисавший из бра на стене, на белую козлиную шкуру у ног, на полосатые шторы. Все это ее.

— Вэн, Вэн, — сказала она еле слышно. Качнувшись, она встала и двинулась в ванную. От ослепительного света заболели глаза. Изнутри на двери висел старый фланелевый халат Вэна. Ей слишком велик, но она надела его, закатала рукава, подняла воротник и туго затянула на талии кушак. В гостиной она опять легла на диван среди подушек. Время от времени она терлась щекой о плотный рукав. И смотрела в огонь, не отрываясь.

Вэн был в комнате. На улице было светло — странный серый рассвет. Она села, голова кружилась.

— Вэн, — сказала она. Он медленно шел по комнате к окну. А шторы были отдернуты. Прямоугольник тусклого белого неба, и Вэн двигался к нему. Она снова окликнула его. Если Вэн ее и слышал, то не обратил внимания. Она откинулась на подушки и смотрела. Вэн то и дело медленно покачивал головой; Джун опять захотелось плакать, только на сей раз — не о себе. Вполне естественно, что он здесь, медленно бредет по комнате в бледном утреннем свете, покачивая головой из стороны в сторону. Джун вдруг сказала себе: он что-то ищет, он может это найти, — и задрожала от холода. «Он же нашел это, — подумала она, — только делает вид, что не нашел, потому что знает — я за ним наблюдаю». И едва эта мысль сгустилась у нее в голове, Вэн подтянулся и перевалился в окно. Джун закричала, соскочила с кушетки и кинулась через всю комнату. А за окном была лишь безбрежная серая панорама города на заре, язвительно отчетливая в мельчайших деталях. Джун стояла и смотрела: пустые улицы тянулись на много миль во все стороны. Или это каналы? Чужой город.