Нежелательные элементы - [18]

Самые большие раковины и самые красивые, отливавшие перламутром, они уносили с собой. Отец расставлял их на полке, специально отведенной для этого на веранде, служившей ему конторой. Тоскуя по морю, Деон снимал с полки одну из раковин, подносил ее к уху и слушал неторопливый рокот морского прибоя.

— Алло! — В голосе Триш на этот раз звучала вопросительная озабоченность.

— Понятно, все сделаем, — резко сказал он в трубку, точно грубостью можно было перечеркнуть случившееся.

— Что ж, будем надеяться.

Она заставила себя ответить спокойно, но по голосу он слышал, что она опять в слезах. О боже!

— Все будет в порядке. Вот увидишь.

— Да. Может быть.

Теперь он заторопился: ему хотелось поскорее кончить этот разговор.

— Ну ладно. Мне пора.

— Сегодня увидимся?

— Нет. Я не могу… Я… — Он старался найти себе оправдание. — Понимаешь, я сегодня занят допоздна. У нас тут с Робби одно дело.

— Хорошо.

— Завтра, может быть, — предложил он в порыве внезапной жалости и доброго чувства к ней и даже (здесь он ничуть не покривил бы душой) вспыхнувшего желания. — Попытаемся придумать что-нибудь на завтрашний вечер. Я позвоню.

— Ты знаешь, где меня найти. — Она коротко рассмеялась, стараясь показать, что не сдается, но он почувствовал скрытый упрек.

Он сказал: «Прекрасно», и его покоробило от собственной фальши, но теперь ему было не до этого. Ему хотелось только одного — немедленно кончить разговор.

— Пока. До скорого.

В трубке щелкнуло, точно ключ в замке повернули. На миг он ощутил себя вольной птицей, но только на миг. Гнетущая тяжесть ответственности и чувство вины тут же вернулись.

Дверь телефонной будки пружинисто захлопнулась за ним, он вышел на залитую весенним солнцем улицу и медленно побрел прочь. Он шел, глубоко засунув руки в карманы брюк, насупившись, словно уже стал настоящим врачом, озабоченным бренностью человеческого существования.

На самом же деле он думал об отце. Что-то вдруг напомнило о нем, что-то мимолетное, может быть, блики солнца на ветровых стеклах автомобилей, мчавшихся по городским улицам и исчезавших вдалеке.

Морские раковины. Ну да, что-то связанное с раковинами. (В какой-то части сознания, всегда остававшейся трезвой и рассудочной, всплыло: «Turbo sarmaticus», класс брюхоногих, тип моллюсков.) Да. Это было во время больших летних каникул после второго курса. Субботним утром, вспомнил он теперь — все вдруг нахлынуло, как живое. Поздним утром, потому что он, помнится, принял душ и переоделся для игры в теннис. Он собирался приготовить себе сандвичи с холодной бараниной, а потом отправиться до вечера на ферму к Верстерам. У Верстеров, их соседей, был теннисный корт и очаровательные дочери-двойняшки.

Но на просторной прохладной веранде вдруг откуда-то появился отец и весьма критически оглядел его белую тенниску с эмблемой из лавровых листьев, тщательно отутюженные шорты, носки и теннисные туфли без единого пятнышка, и утолки рта у отца чуть дрогнули.

— А ты модник, я смотрю, — сказал отец. «Модник» он произнес по-английски, чтобы подчеркнуть иронию.

Деон покраснел. Он уже с первого дня каникул почувствовал, что между ним и отцом что-то не так, какая-то накаленная атмосфера — достаточно искры, чтобы произошел взрыв.

— Собираюсь в теннис поиграть, — объяснил Деон.

— Это я вижу, — сказал отец.

Из-за угла вышел цветной работник и направился к веранде. Человек почтительно держал в руках рваную, всю в масляных пятнах шляпу. У входа на веранду он остановился, дожидаясь, пока белые хозяева заметят его.

— Янти вон говорит, помпа за Длинным холмом сломалась, — сказал Иоган ван дер Риет…

Цветной работник осклабился, обнажив в улыбке остатки желтых зубов.

— Я думаю съездить взглянуть, — продолжал Иоган ван дер Риет и снова оглядел теннисный костюм сына. — Не хочешь мне помочь?

— Я же собрался играть в теннис, — мрачно сказал Деон.

Отец повел плечами.

— Если б Бот не уехал, я не стал бы тебя просить.

Брат Деона был на овечьей ярмарке в Свободном государстве.[4]

— Бот фермер, я — нет.

— А откуда, по-твоему, фермеры берут деньги, чтобы содержать тебя в университете? Пора бы тебе поинтересоваться, — вспылил отец. — Но если ты предпочитаешь играть в теннис…

Деон раздраженно передернул плечами.

— Собственно, ты не оставляешь мне никакого выбора, — сказал он, сам не понимая, зачем так напыщенно.

Отец посмотрел на него из-под нахмуренных бровей.

— Не смей разговаривать с отцом таким тоном, — произнес он, стараясь сохранять спокойствие.

Деон нехотя разделся и снова влез в куртку и штаны цвета хаки. Отец, пока он переодевался, ждал у ворот в стареньком пикапе «шевроле», в котором ездил по ферме. Деон сел рядом с отцом в кабину, Янти взобрался в кузов и трясся там среди ящиков с инструментом — всех этих гаечных и разводных ключей, громыхавших на каждой выбоине. Он привалился спиной к кабине, нахлобучив на глаза шляпу. На лице у него появилось мечтательное, умиротворенное выражение: по крайней мере довезут до места и обратно, все не топать своими ногами. Деон еще подумал, глядя на его обувь, как это человек ходит в таких башмаках; грязные большие пальцы, вылезшие наружу, напомнили ему черепах, которых видишь порой в вельде, — изнемогая от жары, вытянув голову на морщинистой шее, тащатся они по пыли.