Нежданный гость - [37]
— Нет, — ответила она, тоже по-французски.
Он провел ее к серебристому креслу перед большим позолоченным зеркалом и, отбросив назад несколько упавших ей на лоб прядей, спросил:
— Как обычно?
Из зеркала на нее в упор смотрело ее лицо, над которым словно парило в воздухе лицо Марко, а за ними просматривалась улица. Как будто последовательный переход от бесстрастности к оживлению: ее лицо бледное, волосы светлые, выражение привычно спокойное, несмотря на обуревающие ее чувства; его лицо тоже серьезно и бледно, но волосы черные с ярким красноватым отливом, глаза горящие, взгляд испытующий; мир за окном полон жизнерадостных прохожих и красок весны.
Вокруг парковки в середине проспекта переливаются зеленовато-желтыми листочками платаны.
Что это? Она крепко ухватилась за ручки кресла. Мужской силуэт. Его незабываемая походка. Движения сдержанные, тело чуть наклонено вперед. Непредсказуемый. Его тело никогда не покрывало ее тела полностью, оно словно тащило ее за собой. Стоя лицом к лицу, они были одного роста; лежа рядом — одинаковой длины. Она обернулась и посмотрела сквозь стекло. Но на парковке — ни души, ни единой фигуры, которую можно было бы принять за него. Она вновь уставилась на свое лицо в зеркале. «Мое лицо, мои глаза, волосы». Закрыла и вновь открыла глаза. Увидела все то же бледное отражение. Все как обычно, но она дважды за день видела Найла, и оба раза — вполне явственно. Этому давно пора прекратиться. В первые годы и десятилетия у нее частенько останавливалось сердце и перехватывало дыхание при виде знакомой фигуры на улице, она не могла отвести от нее глаз, но тут человек поворачивал голову, и оказывалось, что это кто-то другой, старше или моложе, и вообще не мужчина, а женщина. Однако со временем его лицо утратило отчетливость, и видение ускользало, оставляя ее в полной уверенности, что она видела именно его, пусть это и совершенно невозможно.
Ей не хотелось думать о том, во что теперь превратилось его лицо, скрытое гробом, зарытое глубоко в землю. Усохший череп, может со следами темных волос. Вот и все, что остается от человека. Смерть отвратительна.
— Да, как обычно, — ответила она.
Она сцепила руки перед собой, прижав к ногам ткань халата. Если она так явственно видит того, кто давным-давно умер, может, и турок ей привиделся? Может, это была галлюцинация? Она читала, что еще и не такое случается. Нарушение химического баланса в организме. Или идущее из прошлого чувство вины, нарушающее работу мозга, как у Макбета, которому будто бы является Банко, или у леди Макбет, пытающейся отмыть кровь с чистых пальцев. В конце концов, что такое безумие? Абсолютно здравомыслящие люди считают врагами своих соседей, так почему сдержанные и собранные женщины не могут вообразить встречу с убийцами? Или хотя бы представить себе, что убийцы похожи на кого-то из недавно встреченных людей, особенно если встреча их расстроила? Плохая кожа и кожаная куртка — да под это описание подходит значительная часть населения планеты. Может, ее турок — лишь игра воображения, как и фигура Найла, которую она видит на каждом углу? Может, человек из телевизора и турок-борец — разные люди?
— Отлично, — сказал Марко. — Сначала вымоем?
Хорошо, что не побеспокоила Эдварда. И еще лучше, что не пошла в полицию. Она подняла руки и встала, подол халатика соскользнул ниже колен. Помощница Марко провела ее к раковине, усадила, отклонила ей голову назад, так что шея с обеих сторон касалась прохладного фарфора. На голову потекла вода, уши наполнила приятная теплая влага.
В мире много темнолицых крепко сбитых мужчин, с испорченной стероидами кожей. Почему бы среди них не оказаться еще одному — с веком, наполовину скрывающим глаз? Разве она так уж внимательно смотрела на него? Поначалу старалась не глядеть ему в глаза, а потом они рядом шли по улице. Подумать только, она бы явилась его защищать, его привели бы на допрос, и оказалось бы, что это совершенно другой человек. Она бы не только поставила под удар сегодняшний ужин — она сделалась бы посмешищем. И потом стали бы говорить, что она сошла с ума. Или намеренно солгала из сочувствия тому делу, за которое борется убийца. Именно так все теперь и происходит: несогласие с мнением подавляющего большинства приравнивается к подрывной деятельности, особенно если она имеет хоть малейшее отношение к терроризму. Когда Джейми купил футболку с лозунгом против войны в Ираке, Эдвард попросил его не носить ее. «По крайней мере, в школу, — сказал он. — Я знаю, у тебя ничего подобного и в мыслях нет, и уважаю твое право на собственное мнение. Но кое-кто станет говорит, что ты поддерживаешь „Аль-Каиду“».
Разумеется, Джейми носил футболку. С самого раннего возраста он становился на дыбы при малейшем намеке на несправедливость. Однажды пришел домой из садика со следом укуса на руке — не отдал обидчику свой завтрак. И разумеется, когда президент Буш угрожал вторжением в Ирак, Джейми присоединился к многочисленным участникам акций протеста на парижских улицах. Как-то даже приставал с вопросами к приглашенному на ужин сотруднику американского посольства, пока не вмешался Эдвард. Очень неловко получилось. Но Джейми молод. Молодым легко прощают их взгляды и основанные на них поступки, однако со временем за все приходится держать ответ. Полиция утверждает, что человек на фотографии был членом экстремистской организации, но не уточняет, когда именно. Может, бедняга совсем мальчишкой бездумно ввязался во что-то — подписал обращение, сочиненное старым школьным приятелем, участвовал в паре митингов, которые устроил сосед, и в конце концов его имя попало в список членов организации, объявленной вне закона, а он был всего лишь пылким, ни в чем не повинным студентом. Или молодым человеком, только что получившим первую работу. А может, он был самым обычным парнем, по настоянию друга, или родственника, или любовницы совершившим страшную ошибку, след которой с тех пор тянется за ним. Если его арестуют и он предстанет перед судом, эта единственная ошибка может стоить ему жизни.
