Нежданно-негаданно - [8]

И только когда поздно вечером заработали механизмы и погнали воздух, Егор бросил лопату и вышел на улицу.

Потемки заволакивали деревню, звезды проклюнулись в небе, и луна народилась. А фары комбайнов резали темень, секли ее лучами и радовали хлеборобов.

И вспомнилась Егору Кузьмичу одна уборка: немец рвется в глубь страны. В деревне из мужиков один Егор Кузьмич. Снежинки опускаются, а бабы жнут серпами оставшееся поле. Да так и не дожали, засыпало снегом. Уж по весне хлеб колосьями собирали.

А комбайны шумят и шумят, немного не достают лучами фар до Егора, бодрят его, и уходят грустные воспоминания, теряются.

…Хоть вот и техника такая и механизировано все, а везде хозяйский глаз нужен. Следующей ночью поднялся ветер, завыл в трубах, а перед утром еще дождь пошел. Егор Кузьмич заторопился на зерноток — все в порядке вроде, пошевелил кое-где зерно, не греется. Зашел в сушилку, там и объект-то не его, увидел — зияет проем в крыше, оторвало ветром два листа шифера, и зерно лежит, мокнет, а поставленный досматривать мужик спит на рогожке. Так влетело от Егора Кузьмича, что, наверное, век помнить будет.

Дело двигалось к концу.

Егору Кузьмичу уже виделось, как не сегодня-завтра закончат они уборку ржи, а он отдохнет немного, поокрепнет и уж не проглядит, когда поспеют яровые. Там он опять подстегнет зазевавшегося Андрюху, подготовятся, и пойдут дела полным ходом. При такой технике неделя-две и закончат уборку, не проморгают, не дождутся белых мух.

Егор Кузьмич видит уже, как день и ночь шумят комбайны на пшеничных полях, а не будут успевать сушилки принимать зерно, так у них зерноток есть, еще построят, если потребуется.

Овес ныне полег в некоторых местах, так Гришка подсказал механизаторам приспособление: крючья из проволоки, которые подхватывают колосья. Еще в прошлом году ладно получалось. Соображение есть у мужика. Эх, если бы не пил! Егор Кузьмич вздохнул тяжело. Он так ушел в свое, что видит: уже щетинятся пшеничные поля, сжаты, а комбайны ушли овес дожинать. У Егора Кузьмича полный зерноток пшеницы. Механизмы работают слаженно, продувают воздухом зерно, не дают ему греться, не то что ране — греби лопатой с места на место. А Егор Кузьмич только ходит досматривает за всем. Вот уже и овес убрали. Все, кончена уборка! Отдыхай, Егор Кузьмич, посиживай на завалинке. Не забудь и в больницу сходить, подлечат пусть…

Егор Кузьмич вздохнул, улыбнулся воображаемому, пошел на зерноток.

Сегодня последний день уборки, устал все-таки он. Перед яровыми перерыв будет, отдохнет.

Вечером Егор Кузьмич проверял зерно, шевелил его руками, вдруг зерноток от него стал уходить кругом, кругом — и он опустился прямо в рожь.

Очнулся дома; у койки Андрей, доктор, в двери заходят и выходят люди, вспомнил все.

— Ху ты, ребята, что это со мной было?

— Ну как, отец? — встревожился Андрей.

— Да нечо вроде, — начал подниматься Егор Кузьмич, — пристал, видно, немножко. Закончили все?

— Закончили. Больше, отец, работать тебе не дадим, вот и врач так сказала.

— Да, да, отдыхать вам пора, и болеть не будете, — заговорила врачиха.

— Я как лучше для дела, Андрюха.

— У нас все в порядке, отдыхать тебе пора.

Врач сказала Андрею, что Егор Кузьмич переутомился, ничего нет страшного. Люди стали расходиться, Андрей уехал в поле.

Егор Кузьмич чувствовал себя не худо, долго разговаривал на завалинке с Авдотьей, соседкой Павлой, потом захотел идти в избу, полежать. Авдотья ушла на поскотину, а Павла домой.

IV

Оставшись один, Егор Кузьмич почувствовал себя опять плохо. В голову полезли думы: все пристроены, Авдотья к Генке уедет, раз зовет, он к Андрею уйдет, а вот Григорий пьет, веру в себя потерял… Жалко. Какой палец ни отрежь — больно. Что придумать?.. К Марфе не идет.

Ему стало хуже, в глазах сизо сделалось; он прилег на диван, но заснуть не смог, почувствовал жар, бросившийся в голову. «Что это опять? На улицу надо выйти, на свежий воздух — полегчает, может».

Он поднялся, вышел, пошатываясь, в сенки, сел на ступеньку. Отпустило вроде… В голову полезла мысль о соседском Федотовом сыне. Мирное время, а парень погинул… Позавчера бумагу принесли. Что им надо, этим китайцам?.. Вроде досыта пороха нанюхались. Надо бы попроведать Федота, старик все-таки, да вот сам еле сидит. Только подумал, опять начало накатывать. «На воздух надо». Выйдя в ограду, Егор Кузьмич почувствовал, как у него набухают виски, давит на них, ноги немеют. «Что это екое, ей-богу?» Потом в висок кольнуло сильно, он схватился за косяк, еще толкнуло, голову сжало со страшной силой, и ограда пошла кругом, опустился на приступышек крыльца. Ограда медленно остановилась… отпустило немного… Егор хотел встать, пойти лечь. Сидеть ему было тяжело, но почувствовал, что левая нога не слушается — чужая, и рука левая тоже. «Вот ладно! Вот добро. Достукался». Он навалился на косяк. «Все, видно, все! Отходил! Да, может, пройдет!» — начал успокаивать сам себя. Егор Кузьмич знал, что это такое. «Хоть ладно, не шибко. Соображаю». Он попробовал говорить вслух:

— Андрей, Андрей.

Язык слушался, но был тяжелый и мешал во рту, а слова получались. Потом опять нахлынули думы: