Незавершенная революция - [16]
Все это в конечном счете приводило эти многочисленные движения (четырех «Дмитриев» и Болотникова) к кризису легитимности. Не лучшим образом с ней обстояло дело у «легитимной власти», которая после череды предательств и свержений была представлена т. н. «семибоярщиной». Народная, национальная революция, которая должна была завершиться установлением воплощающей ее устремления власти, после неоднократного свержения и кризиса легитимности этой власти зашла в тупик. В этот момент — уже на ее излете страна действительно оказывается охваченной анархией, смутой, усугубленной разгулом иностранных военных контингентов и просто банд.
Реальный смысл военного ополчения, инициированного князем Пожарским при поддержке нижегородских деловых кругов и их английских партнеров, это не столько «национально-освободительное движение», сколько хунта. Но не в левацком понимании «кровавой хунты» и т. п., а в классическом — хунты как военных, в условиях хаоса берущих на себя ответственность за наведение порядка в стране. Будучи одной из многих национальных русских вооруженных групп на тот момент, в политическом отношении армия Пожарского была уникальна тем, что смогла, выдвинувшись по Волге из Нижнего Новгорода, укрепиться в Ярославле и создать в нем эффективное правительство. Оно не просто захватывало территории, но и организовывало на них администрацию, осуществляло успешную дипломатию как внутри страны с потенциальными союзниками, так и вне ее — с целью лишить поддержки своих противников и замкнуть все внешние отношения на себя.
Таким образом, хунта Пожарского победила не столько на полях сражения — это было уже следствием, а благодаря эффективной консолидации в своих руках ресурсов и дипломатической нейтрализации противников. Взятие ей под контроль Москвы играло скорее символическую роль чем определяющую, а анализ поведения посполитского экспедиционного корпуса во главе с руським шляхтичем Ходкевичем позволяет сделать вывод, что он не цеплялся за Москву до последнего (на это были обречены только отряды, блокированные в Кремле), а уйдя из нее, продолжил воевать еще на множестве фронтов, как России, так и за ее пределами.
Установив контроль над столицей страны, лидеры хунты в лучших традициях хунт не стали присваивать себе власть, а поставили задачу установить и легимизировать таковую через учредительное собрание — Земский собор.
Как было указано ранее, совершенно свободно на выборах нового царя были выдвинуты кандидатуры иностранных претендентов. Это и согласие их участвовать в этих выборах свидетельствует о том, что на тот момент такие региональные державы как Речь Посполитая или Швеция были заинтересованы не в военной оккупации России, а в ее стабилизации, осуществляемой Временным правительством, и достижении в ней своих целей политическим, а не военным путем. В целом, надо понимать, что на тот момент для Старого света, еще не принявшего форму мира суверенных государств-наций, династическая транснациональность была в порядке вещей. Не была исключением, как мы видим, и Россия, являвшаяся ее частью, вопреки образу, который ей создают сусальные патриоты. Более того, как показал позже опыт с приглашением Вильгельма Оранского на британский престол, иностранное происхождение монарха вкупе с сильными национальной элитой и обществом, могло быть фактором, способствующим учреждению ограниченной, конституционной монархии.
Однако именно этого сильного, а точнее зрелого общества и его элиты в России и не было. Иначе трудно объяснить тот факт, что новым царем был избран не один из военных лидеров, не человек царской крови и не влиятельный иностранный монарх на договорных (конституционных) условиях, а ничем не примечательный сын находящегося в посполитском плену «воровского патриарха» (поставленного патриархом «тушинским вором» — «Лжедмитрием II») Филарета.
Военной силой, поддерживавшей Романова, были казаки, но очевидно, что в таких сложнейших условиях учреждения нового государственного консенсуса, без влиятельнейшей политической поддержки этого для успеха было недостаточно…
Как было указано выше, Иван Грозный пытался быть интегральным религиозно-политическим имперско-народным вождем, встречая в этом качестве сопротивление представителей как боярских, так и церковных кругов. С его смертью эта интегральность распалась на несколько разнонаправленных элементов. Годунов, будучи царем из бояр, вел с боярством дела пряником и кнутом. Для того, чтобы устойчиво стоять над ним, как Иван, ему не хватало легитимности царской крови, для того, чтобы быть первым среди равных — эгалитаризма. Но Годунов снискал себе расположение церкви, в частности, учреждением Патриаршества, роль которого наши современники сейчас могут оценить на фоне борьбы вокруг украинского томоса (результатом которого, кстати, стало учреждение даже не Патриаршества, а только Митрополии).
Церковные лидеры, очевидно, были одним из игроков в событиях начала XVII века наряду с харизматическими военно-политическими лидерами разного рода, полевыми командирами и боярством. Как уже было сказано, Михаил Романов был сыном Филарета, а тот в свою очередь — одним из двух, наряду с казанским Гермогеном, видных церковных деятелей той эпохи. При этом, Гермоген был принципиальным борцом с «поляками» и «официальным» патриархом, поставленным Шуйским, а Филарет — патриархом параллельным. Таковым его сделал первоначально второй воображаемый Дмитрий в своем Тушинском лагере, по локации которого в историографии романовского государства его обозвали «тушинским вором». Таким образом, если второй воображаемый Дмитрий был «тушинским вором», то Филарета стоило бы считать, «воровским патриархом». И, опять же, интересен символизм — в кругах сегодняшней РПЦ бывшего местоблюстителя ее патриаршего престола Филарета Денисенко, впоследствии самовольно основавшего и возглавившего Киевский Патриархат в независимой Украине, считают за это самосвятом и еретиком. Однако кем же тогда считать митрополита, принявшего сан патриарха из рук «самозванца» и «вора», по официальной церковно-самодержавной версии? Да еще и потом, сидя в Польше, призывавшего возвести на престол освобожденной от поляков Москвы польского королевича? Тем не менее, все это не помешало его сыну признать вернувшегося из Польши в Россию отца ее официальным патриархом, хотя сегодня за то же самое Московская Патриархия обвинила Константинопольский Патриархат в узаконивании раскола и ереси. То есть, вопреки сусальной «славянофильской» легенде о симфонии властей в Московской Руси при Романовых до Петра, с их приходом власти и царская, и патриаршья власти оказались в руках одной семьи — то ли «воровской патриарх» Филарет проложил дорогу к власти сыну, то ли тот узаконил патриаршество отца.
