Незанятый мир - [34]

— Смотри, Беатрис! — вскричал он. — Смотри! Мы боги. На какое-то время боги. Идем, другого случая не будет. Идем.

Глава 23 ПОВЕЛИТЕЛЬ

Вместе, точно в страшном сне, ошеломленные, сами тому не верящие, они двигались с ведром по затененным проходам меж деревьев.

— Не смотри на них! — вскричал Стерн, содрогаясь при виде вызывающего безобразия тварей, равно как и обглоданных костей, ошметков недоеденной плоти и сгустков крови на лесном мху и дерне. — И не думай. Просто вперед. Пять минут, и мы в безопасности. Туда и обратно. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, шагом марш!

Вот они в десяти ярдах от башни, вот в двадцати. Выпрямившись в полный рост, они отважно шагали среди деревьев, то огибая кого-нибудь из синих, то целую их группу. Стерн твердо держал ведро. И не выпускал из другой руки револьвер. Карабин в руках Беатрис был готов к стрельбе. Вдруг Стерн вновь сделал три выстрела.

— Кое-кто шевелится, — заметил он скрипуче. — Полагаю, если свинец пролетит мимо чьего-нибудь уха, это ненадолго их удержит. — Голос его упал до хриплого шепота. — Боги, — произнес он. — Не забывай ни на миг, не расставайся с этой мыслью, она может нас спасти. У этих созданий, если они произошли от черных, может существовать некое предание или традиция, некая память о белом человеке. О его мастерстве и могуществе. И мы воспользуемся ею, клянусь небом, так, как она никогда не использовалась. — Он опять начал считать, и так в напряжении, с суровыми сверкающими взглядами и напряженными мышцами, мужчина и женщина проделали свой путь, словно по канату над пропастью.

Раздался гнусавый вой.

— А ну прекратить! — вскричал Стерн, метко лягнув одно из этих созданий, осмелившегося приподнять голову и взглянуть на них, когда они приблизились. — Лежать, обезьяна! — И с лязгом ударил металлическим ведром по безобразному черепу. Беатрис ахнула от ужаса. Но прием подействовал. Создание жалобно простонало, и пара вновь зашагала вперед, как хозяева положения. Им надлежало идти только таким образом. Или совсем не идти. Быть хозяевами положения или умереть. Ибо нынче все заключалось в этом суровом, грозном, стальном духе господства.

Перед глазами Беатрис образовалась некоего рода дымка. Ее сердце билось тяжело и часто. Счет Стерна звучал словно из дальнего далека. Она едва ли узнавала этот голос. Образы внешнего мира доходили до нее туманными, искаженными. Костлявая нескладная спина, обезьянья голова, группа приникших к земле, насмерть перепуганных тварей. Затем она мигом увидела перед собой лесную тропу, которая чуть под уклон шла мимо большого дуба, который Беатрис так хорошо знала, к кромке заводи.

— Держись, подружка, держись, — долетело до нее предупреждение инженера, натянутое, как струна фортепьяно. — Почти пришли. Что это? — На краткий миг он заколебался. Беатрис почувствовала, что мышцы на его руке стали еще тверже, и услышала, как у него перехватило дыхание. Она тоже посмотрела. И увидела. Зрелища было достаточно, чтобы ужас охватил самого отважного человека из когда-либо живших. Ибо перед ними близ тлеющих угольев большого праздничного костра, усеянных костями и неописуемыми отбросами, сидело на корточках нечто, принадлежащее к ораве, но существенно отличающееся от прочих, куда более отвратительное и опасное. Стерн сразу понял, что перед ним не простертый и даже не павший на колени вождь синей орды. Это явно следовало из того, насколько он превосходил остальных размерами и силой. Из почти человечьих черт его горилльего лица, из проблеска разума в покрасневших глазах, неумело сплетенного из листьев клена венка на его голове и ожерелья из пальцевых костей на шее. Но в первую очередь об этом свидетельствовала одна-единственная мелочь, которая потрясла Стерна больше, чем сцена сколь угодно отвратительного каннибализма. Мелочь, нечто нехитрое и обыденное, но крайне зловещее. Она говорила о человеческом в этом образчике отхода от человеческого, и при виде ее вдоль спинного хребта инженера обильно пробежали мурашки. Ибо вождь, повелитель всей этой оравы, поднимавшийся ныне со своего места у огня с невнятным лепетом и звериной злобой во взгляде, сжимал в клыках перекрученный бурый лист. Стерн с первого взгляда узнал продукт грубой обработки некоего дегенерировавшего табачного растения. Красноватый уголек светился на конце плотно скатанного листа. Из приоткрытого рта вождя струился дымок.

— Боже правый, да он же курит, — запинаясь, проронил инженер. — А это значит… значит, мозг у него почти человеческий. Быстрей, Беатрис, набери воды, я этого не ожидал. Думал, все они на один лад. Наполни ведро и обратно к башне. Я отвлеку этого. — Он повел револьвером, нацелив его в обнаженную мускулистую грудь повелителя. Беатрис передала Стерну карабин, затем, подхватив ведро, погрузила его в воду и наполнила до краев. Стерн услышал плеск и журчание. Он понимал, что прошло лишь несколько секунд, но ему они показались часом, и это самое меньшее. Его мозг работал напряженней, чем когда-либо в жизни, и картины, которые он видел внутренним зрением, сменялись с быстротой молнии. И в его сознание впечаталось гибкое, худощавое жуткое тело, свидетельствующее о своем неоспоримом человеческом происхождении, правая рука, держащая копье со стальным наконечником, отвратительное украшение, покачивающееся на левом запястье на шнуре из плетеного волокна: иссохшая и прокопченная кисть небольшой руки. Стерн отчетливо увидел и глубокий шрам, сбегавший от правого глаза, унылого, рыбьего, явно пострадавшего при том давнем ранении, по загрубелой щеке и далее через выступающую челюсть. Пурпурный рубец на синеватой, точно глина, коже производил неимоверно отталкивающее впечатление.