Незанятый мир - [20]

— И… и что же оказалось? — спросила она с любопытством, но не без дрожи в голосе.

— Думаю, я получил более или менее верный ответ. Конечно, результат пока лишь приблизительный, как говорится у инженеров. Но данные по различным пунктам более или менее сходятся. И я не сомневаюсь, что подсчитал дату в пределах ста лет в ту или в эту сторону. Не такая уж большая погрешность, учитывая ограниченность средств для работы.

Глаза Беатрис расширились. Пустая золотая чашка выпала из ее руки и покатилась по дочиста выметенному полу.

— Как? — вскричала она. — В пределах ста лет? Так, значит, вы имеете в виду, что прошло много больше столетия?

Инженер снисходительно улыбнулся.

— Ну-ну, — умоляюще произнес он. — Попробуйте догадайтесь, например, сколько вам в действительности лет, учитывая, что с каждым днем вы становитесь все моложе?

— Двести, может быть? Ой, нет, неужели так много? И подумать страшно.

— Послушайте, — продолжал он. — Если исходить из того, что вам было двадцать четыре, когда вы впали в спячку, то теперь вам…

— Сколько?

— Вам теперь, по самым скромным подсчетам, около тысячи двадцати четырех. Порядочно, не так ли? — И, видя, как она на него таращится, со смехом добавил: — Не стоит оспаривать факт. Или увиливать от него. Он так же верен, как и тот, что вы самая прекрасная женщина на всем белом свете.

Глава 12 ВМЕСТЕ

Проходили дни, полные дела, дни тяжкого труда и достижений, богатые опытом и уроками, в счастье, в мечтах о том, что принесет будущее. Беатрис соорудила порядочный гардероб для них обоих. Одежда, после того как мех был коротко сострижен ножницами, не казалась чрезмерно теплой, хотя в некоторые дни не вполне удобной, но мужчина и женщина мирились с этим, ибо ничего другого у них не было. Обильные купания и хорошая пища обеспечили им великолепную физическую форму, этому содействовали и активные физические упражнения. А между тем, отчасти по состоянию листвы, отчасти по высоте солнца, которую Стерн определял с известной точностью, пользуясь простым самодельным квадрантом, они поняли, что май заканчивается и близится июнь.

Домоводство никоим образом не отнимало у Беатрис все время. Она часто выходила с ним в походы, которые он называл пиратскими вылазками. Порой они заходили довольно далеко, до развалин верфей и пирсов или до ввергнутого в плачевное состояние Нижнего Бродвея и некогда оживленных ульев городка газетчиков, а то и до Центрального парка или того, что осталось от двух больших железнодорожных терминалов. Эти два места, некогда главные ворота города, произвели на Стерна особенно мучительное впечатление. Развалившиеся рельсы, крошево из останков локомотивов и роскошных пульманов, поросших буйными травами, солнечные лучи, бьющие через провалы в крышах вокзала «Пенсильвания», где когда-то миллионы людей спешили и суетились, поглощенные своими мелкими и тщетными заботами. Все это ввергло его в скорбь, и он с радостью покинул это место, ныне занятое джунглями, птицами и зверями. «Sic transit gloria mundi, — пробормотал он, в печали оглядывая опрокинутые колонны у фасада, заросший вход, потрескавшиеся и упавшие арки. — Так проходит мирская слава. А болтали, что это возведено на века». Именно во время одной из таких экспедиций инженер нашел и припрятал незаметно для Беатрис еще один тревожный артефакт. То была кость, разбитая и расколотая, не такая уж и старая, обглоданная, с отчетливыми следами зубов. Он подобрал ее случайно у западной стороны развалин Городской ратуши. Стерн распознал манеру, в которой кость раскололи камнем, чтобы добраться до мозга. Вид этой мрачной находки оживил его страхи, удесятерив их против прежнего, и наполнил его ощущением некоего затаившегося поблизости зла, гибельной опасности для них обоих. Хуже того, инженер с первого взгляда распознал верхнюю часть бедренной кости человека, или, по меньшей мере, некоего высокоразвитого антропоида. А следа каких-либо обезьян, не говоря уже о человекообразных, он пока не находил в лесах Манхэттена. Он долго размышлял о находке. Но не сказал Беатрис ни слова ни о ней, ни о кремневом наконечнике. Только старался держать глаза и уши открытыми на случай каких-то новых свидетельств. И никогда не решался покинуть здание без ружья и револьвера с магазинами, полными лучших патронов. Беатрис ходила тоже хорошо вооруженная и вскоре стала таким ловким стрелком, что могла сбить белку с вершины ели или попасть в цаплю на лету. Как-то ее зоркий глаз усмотрел оленя в зарослях бывшего Грэмерси-парка, давно утратившего аккуратную железную ограду и свободно разросшегося во все стороны, буйно и неистово. Беатрис мгновенно выстрелила и ранила зверя. Стерн выстрелил следом за ней и промахнулся. Олень умчался прочь по лесу и вскоре был за пределами досягаемости. Они не без труда поспешили похожим на узкую долину участком леса, когда-то бывшим Ирвинг-плейс[13]. В двухстах ярдах к югу от парка они опять заметили зверя. И от одного-единственного выстрела Беатрис он с шумом рухнул наземь.

— Браво, Диана! — возликовал Стерн и с воодушевлением побежал вперед. Охотничий азарт охватил его не меньше, чем в былые дни у Гудзонова залива. Каким жарким было удовольствие убивать, если это означало пищу. На бегу он извлек свой нож из кожаных ножен, которые изготовила для него Беатрис. Теперь у них было свежей оленины сколько душе угодно. Они жарили ее на раскаленных добела угольях своего очага, такую сочную и ароматную, что словами не описать. Немало мяса они закоптили и засолили на будущее. Шкуру Стерн решил выдубить, используя кору ивы и яму с водой, вырытую близ родника. Он также добавил туда коры дуба, чернильных орешков и побегов сумака.