Незамужняя жена - [97]

— Вы знаете, кто это? — шепотом спросила Грейс.

— Разумеется, да. Он мне все рассказал.

— Позвольте мне, Пенелопа, — вмешался мистер Дубровски, легонько шлепнув ее по руке. — Могу я называть вас Грейс? — спросил он. Грейс ничего не ответила. В целом ситуация представлялась смехотворной, даже при не очень строгих нормах ее отношения к жизни, но она не уходила, надеясь, что каким-нибудь образом все встанет на свои места. — Должен извиниться, что обманул вас, — продолжал мистер Дубровски. Когда мать Гриффина, Меррин, позвонила мне и попросила найти мистера Брукмена, я и представить себе не мог, какой запутанной станет ситуация. Если я причинил вам какой-нибудь вред, то мне жаль, и я постараюсь исправить его. Но встреча с вами действительно перевернула мою жизнь. Если бы не вы, я никогда не нашел бы свою Пенелопу.

— О, Адриан, — сказала Пенелопа, тычась носом в его шею. Грейс чуть не чихнула — ей было так знакомо это щекочущее ощущение в носу, когда все кажется правильным. Она вообразила картину, как будущей весной они втроем прогуливаются возле водохранилища, восторгаясь цветущими вишнями. Даже Гриффин и Кейн, Хлоя и Пит встали у нее перед глазами, будто японский веер развернулся во всем великолепии павлиньего хвоста.

— Ваша книга у меня, — сказала Грейс мистеру Дубровски.

— Теперь она мне не нужна, — ответил он, беря Пенелопу за руку, и они пошли дальше по тропинке.

Когда Грейс вошла в дом, то поняла, что что-то неладно. Хосе разводил людей по лестницам, и аварийные пожарные двери были распахнуты настежь. Вместо обычных светильников под потолком вдоль коридора стояли фонари.

— С Новым годом, миссис Брукмен, — сказал Хосе, появляясь в вестибюле.

— Спасибо, Хосе. Тебя также. Почему такая темь?

— Когда отключили лифты, во всем доме погас свет. Генератор стоит на таймере. Включится в половине первого, в час. Ну и ночка! А жильцы из десятой квартиры хотели устроить караоке.

Грейс поднялась по лестнице до своей квартиры. На каждой площадке стоял фонарь, и она заметила, как ее тень становится длиннее с каждым шагом.

Открыв дверь, она прошла на кухню. На столе, перед местом, где обычно сидел Лэз, лежали сложенная салфетка и нож, полупустой стакан воды стоял на буфете. Должно быть, она по рассеянности поставила его туда. От старых привычек, поняла она, отделаться нелегко. Она могла притворяться даже во сне. Открыв вспомогательную кладовку, она достала фонарик, что было излишним, так как после реорганизации, произведенной Марисоль, свет стал вовсе не нужен. Грейс могла найти все что угодно даже с закрытыми глазами.

Вдалеке послышались хлопки фейерверков. Грейс подошла к окну и стала смотреть на размытое пиротехническое действо. В Нью-Йорке звонили все, большие и малые, колокола — Пенелопа и Адриан наверняка поднимали тост на финишной черте; ее родители за чашкой грога с пониженным содержанием холестерина спорили с Шугарменами о том, сколько они должны за шоколадный мусс Франсин; где-нибудь праздновал и Лэз, пусть даже и под чужим именем. Сегодня вечером они с Лэзом должны были быть в Линкольн-центре. Лэз в своем ежедневнике записал: «Контакт». Грейс всегда хотелось посмотреть эту пьесу.

Хотя было еще не поздно, она чувствовала, что силы ее на пределе. Она сбросила пальто и одежду на пол спальни. Потом рухнула в кровать.

Ее разбудил сон, настолько живой, что каждая жилка ее тела трепетала. Ей снилось, будто Лэз проник в ее мозг и тело. «Я никогда больше не брошу тебя», — говорил он Грейс на языке чувств, которые она считала забытыми. Слова звучали в ее ушах, как далекая мелодия. Это были те самые слова, которые она вызывала в воображении день за днем, слова, которые она заставила бы Лэза произнести, если бы ей довелось устроить его возвращение домой с той же точностью, с какой она воспроизводила его присутствие.

«Я здесь, Грейси. Я вернулся, вернулся навсегда. Я никогда больше тебя не брошу».

Слова эти крутились в ее голове.

Грейс так сильно и так долго желала услышать их, и все же в них была какая-то фальшь. Она покрылась потом. На грудь что-то давило. Лампа возле кровати зажглась неожиданно, как будто Хосе сам включил центральный рубильник. Грейс открыла глаза и поняла, что это не сон и не галлюцинация, — рядом с ней лежал Лэз. Это был не призрак Лэза, спрыснутый из пульверизатора и до неприличия равнодушный ко всему, как выпавший волосок, — запах тела, грубые руки, слишком знакомый взгляд, маскирующий улыбку, — это был Лэз во плоти. Почти неузнаваемый. Рядом с ней лежал незнакомец.

Лэз взъерошил волосы у нее на затылке и поцеловал, как тогда, на лыжном подъемнике. Грейс закрыла глаза и словно опять перенеслась туда, оторвавшись от земли. Она снова открыла глаза и увидела свое отражение в зрачках Лэза.

— С Новым годом, милая. Я люблю тебя, — сказал он, перекатываясь на спину. Голос у него был низкий и слегка хрипловатый. — Я так виноват. Я заставил тебя пройти через ад. Но ты же меня знаешь — это было для меня слишком. Я не мог принять ее. Но все это больше ничего не значит. Даже Пулицеровская премия. Главное, что мы снова вместе. И будем вместе всегда. Это всего лишь начало. Обещаю. Теперь ты нужна мне больше, чем когда-либо.