Незамкнутый круг - [29]

Я ехал в большой тоске. Булыжниковая дорога попадалась, правда, лишь иногда, но автобус все равно кидало из стороны в сторону, и мне это кидание приходилось переносить в очень неустойчивом положении, вдобавок из щели в двери на меня дуло, и я медленно покрывался жирной дорожной пылью.

Заднюю дверь водитель на остановках не открывал, чем долгое время доставлял мне небольшую радость, но вот, на одной остановке у автобуса объявился благопристойный с виду старичок. Этот старичок пожелал попасть в автобус через заднюю дверь. А так как старость у нас повсеместно уважается, то водитель заднюю дверь и открыл. Я уцепился за что мог и повис над открывшейся дырой.

- Пройдите в переднюю дверь, - попросил я уважаемую старость.- Тут не пройти.

Но старичок оказался не простым. Сделав вид, что он танк, получивший приказ "вперед марш", он буквально прошел сквозь мое пыльное тело, чем зело меня расстроил, после чего я сообщил ему, что он нехороший человек, и при этом хлопнул его по спине, след за чем Танк подал голос, обнаружив сильную нетрезвость, и решил было выяснить, уважаю я его или нет, но тут Майк из салона громко сказал про него "Мудак!", за чем последовала бурная поддержка всей потревоженной задней половины автобуса. Старик развернулся и продолжил движение по проходу, по узлам, мешкам и ногам.

- Я инвалид, - объявил он неверным языком.

- Все инвалиды, - ответил автобус.

- Я участник! - добавил инвалид.

- Все участники! - не сдавался автобус.

- Ах, трам-та-ра-рам! - Танк ударил по салону из пулемета. - Я, трам-та-ра-рам, инвалид, а вы - трам-та-ра-ра-рам!

Тут с заднего сидения раздался голос справедливо возмущенного пассажира.

- Эй, ты, дед! - сказал он. - Ты вот что, кончай, на х..., при женщинах материться!

- Сильно сказано! - услышал я голос Майка.

- Вот именно! - подхватил автобус. - Кончай это при женщинах!

Но инвалид продолжал двигаться вперед, подальше от агрессивной задней половины, отстреливаясь при этом короткими очередями. Где-то в середине салона до пьяного танка дошло, видимо, что он, зачем-то, сел в автобус. Он заозирался по сторонам, уже механически извлекая из своего героического нутра нецензурные междометия.

Водитель остановил автобус.

- Гражданин! - громко обратился он к инвалиду. - Вам где выходить?

- Это... - сказал инвалид. - Ты давай... Ехай. Где надо, там и выйду.

- Он сам не знает, куда едет! - обрадовался оскорбленный автобус. - Он контуженный!

- Та-ра-рам! - ответил инвалид.

- Если ты не перестанешь ругаться, - торжественно объявил шофер, - я разрешу пассажирам тебя высадить.

Все прокричали "ура", и автобус поехал дальше.

Инвалид помолчал пару минут, но поездка в таком сердитом автобусе и неизвестно куда ему, видимо, надоела, и он снова принялся издавать междометия.

В ближайшей деревне автобус был вновь остановлен, и эта остановка была для инвалида последней. Водитель аккуратно и нежно произвел своему автобусу хирургическую операцию по удалению пьяного органа. Затем водитель прислонил инвалида к ближайшему дереву, сел за руль, и автобус покатился дальше. Через стекло дверцы мне было видно, как опечаленный старик (и ни какой он не инвалид) озирает незнакомые места, и, мне думается, что домой он попал не скоро.

Ехали мы, ехали, ехали и ехали...

И, наконец, приехали.

И оказались в Пестово.

И свершилось предсказанное Майку.

* * *

7. Так оно и оказалось...

...Конец.

Так оно и оказалось, ничего в вокзале города Пестово не изменилось за десятилетие с лишним. "Время - вещь необычайно длинная", - сказал т. Маяковский. Я с ним не согласен, хоть он и классик. Селение само, да, изменилось. Деревьев понасажалось, домов понастроилось, магазинов понаоткрывалось - невооруженным глазом заметно. А вокзал остался в неприкосновенности, словно его специально берегли как какую-то историческую достопримечательность. Та же вонь и копоть, та же толпа с постоянной вокзальной пропиской. Касса с очередью. Тут, правда, пролетающий прогресс уронил свое перо. Касса была закрыта, но народ возле нее не ломался, как прежде, и не бил, пока, быть может, друг другу лица, а тихо и культурно записывался в специальную тетрадочку.

До открытия кассы оставалось что-то около часа, до отхода нашего предполагаемого поезда - что-то около четырех-пяти часов.

Мои детские воспоминания меня не обманули. Тут же около вокзала обнаружилась пивная. В нее мы незамедлительно и направились.

В пивной народу было мало, мужички угощались пивом и обменивались впечатлениями.

- Хорошее сегодня пиво!

- Да, свежее. Недавно завезли.

- А то я тогда пил, дык у-у-у!

- А сегодня хорошее.

- Дак недавно завезли...

Взбодренные услышанным, мы тут же взяли по кружке и уселись за стол. И, конечно же, отпили по огромному глотку...

- Охренеть можно, - примерно так сказал Майк, нарушив общее молчание.

- Что они, ослиной мочой его разбавляют? - спросил Володенька, морщась.

- Тут ослов не держат, - сказал я.

- Значит, козлиной разбавляют, - сказал Майк.

- Дайте спокойно попить, - попросил Плоткин С.

- А эти вот говорили, что свежее, - сказал я, кивнув в сторону мужичков. - Что же тогда они называют несвежим?

- Эй, мать! - закричал вдруг какой-то энергичный мужик, едва вошедший в пивную. - Пиво сегодня свежее?