Незамкнутый круг - [17]

Шрифт
Интервал

В коридоре этой коммунальной квартиры рядом с входной дверью было окно, выходящее во двор. Рядом с этой входной дверью, уже на лестничной площадке тоже было окно, выходящее на тот же двор. Между этими окнами было метра три, и их подоконники сообщались снаружи узеньким каменным выступом. Третий этаж "старофондовского" питерского дома.

- Вот, смотри, - сказал мне одноклассник. - Сейчас я покажу, как ты будешь попадать в квартиру.

Мы вышли на лестничную площадку, и он смело захлопнул дверь. Потом он открыл окно и, как был, в домашних шлепанцах залез на подоконник, бодро прогулялся по внешней стенке и через несколько секунд открыл дверь изнутри.

- Ух ты! - сказал я. - А ну, еще!

Он захлопнул дверь и проделал то же самое. Только на этот раз я следил за ним, высунувшись из окна. Он вылез наружу, повернулся спиной к пропасти, шагнул на выступ и, прижавшись к стенке и цепляясь за шероховатости, начал продвигаться к соседнему окну приставными шажками, добравшись до окна, он пару раз стукнул по раме ногой. Окно открылось, и он очутился в коридоре. Все выглядело легко и изящно.

В общем, мой бывший одноклассник остригся наголо и уехал в стройотряд, а я стал жить в его комнате. Раза три-четыре я проникал в квартиру этим самым способом, и с каждым последующим разом этот способ мне нравился все меньше и меньше. Наконец, наступил роковой четвертый или пятый. Я открыл окно, влез на подоконник, начал двигаться по выступу и вдруг ни с того ни с сего со страшной силой ощутил, какая пропасть находится подо мной. Я подумал, что вот возьму сейчас, разожму пальцы, например, и, так сказать, легким движением руки расшибусь об асфальт в собственное плоское изображение. Я прямо-таки весь одеревенел от страха! Самое главное, что деваться-то было некуда. Стал я двигаться по этому дурацкому выступу, цепляясь за шероховатости. Медленно-медленно. Я год жизни шел по нему. Наконец, совсем деревянный, добрался до окна. Начал в соответствии с инструкциями постукивать ногой по раме. Стучу, стучу, а окно не открывается. Я сильнее стучу, а оно все равно не открывается. Потому как заперто изнутри на задвижку. Один шанс из ста, что его закроет изнутри на задвижку эта баба с больным слухом и манией преследования. И вот, пожалуйста, она его закрыла! Стою я, колочу ногой по раме и думаю о том, что мне пришел конец. Назад пути не было, условиями эксперимента это не было предусмотрено, а летать я не умел. Мне было очень страшно, и я решил, что придется бабахнуть ногой по стеклу. Мне показалось, что моя жизнь дороже всех имеющихся в СССР стекол и последствий самых крутых скандалов. И только я собрался с духом и приготовился выбить стекло, как вдруг увидел, что через него из глубины коридора смотрит на меня эта самая баба! Женщина. Вот ведь зараза! Ведь я же звонил в дверь перед тем, как лезть на стенку! Стоит она, смотрит на меня, и на лице ее нет никакого выражения. Конечно, не каждый день можно увидеть человека с той стороны окна на третьем этаже. В общем, стоит и смотрит. А я к ней обращаюсь очень вежливо. Добрый день, мол, откройте, ПОЖАЛУЙСТА, окно, будьте так любезны, а то я сейчас упаду и убьюсь насмерть. Дальше было, как во сне. Она медленно подошла, открыла окно, медленно повернулась и удалилась. И ни слова. Возможно, это была вовсе и не она, а какая-нибудь сила судьбы, принявшая вид этой бабы. Уж больно все странно вышло. Ведь не было же ее дома! Кстати, после этого я ее вообще никогда не видел. Но дело не в этом, а в том, что воля моя уже была деформирована.

И вот, на следующий дань мне снова надо домой попасть. За дверью, как всегда, не реагируют на звонок. Открыл я окно, встал на подоконник и посмотрел вниз. Смотрю и вижу: далеко внизу бетонные плиты. А на них мужик стоит и смотрит на меня. И тут со мной случилась прямо-таки галлюцинация. Я совершенно четко представил себе, что сейчас увидит этот мужик. Я увидел, как я выхожу на этот дурацкий выступ, делаю пару приставных шажков, срываюсь и лечу вниз, легко и стремительно. В общем, мужик этот оказался последней каплей. У меня подкосились ноги, я присел, или, вернее, стек обратно на лестничную площадку. И с тех пор встать, скажем, на табуретку, чтобы ввернуть лампочку в патрон - это у меня сопряжено с усилием на преодоление одервенения в ногах. Вот так народ получает комплексы в век информации и алкоголя.


Ого! Я, кажется, увлекся.

Мы уже давно покончили с грибами и готовимся к ночлегу. Дочь родственников уже успела сообщить радостную весть: в связи с потеплением международного климата и разрядкой, нас пускают на постой, и мы теперь можем спать на сеновале хоть до полного разоружения. И кушать за столом на кухне. И вообще.

Плоткин С. тут же заявил, что вечно Вячеслав напридумывает проблемы, когда никаких проблем нет, и мы, вместо того, чтобы героически страдать в сарае под бушлатами, могли бы прекрасно высыпаться на сеновале, а холодные времена проводить в трезвости и тепле на кухне.

Заполночь все полезли на сеновал. На сеновале было темно, и пятерым несколько тесно. Вот четверым - в самый раз. Этими четырьмя оказались: Майк, Володенька, Плоткин С. и Толик. И им было в самый раз. Пятым был я, так как влез на сеновал последним. Они покопошились и начали затихать. А я сижу у них в ногах, потому что мне нет места.


Рекомендуем почитать
Вечный огонь Ленинграда. Записки журналиста

Автор этой книги Анатолий Яковлевич Блатин проработал в советской печати более тридцати лет. Был главным редактором газет «Комсомольская правда» и «Труд», заместителем главного редактора «Советской России» и членом редколлегии «Правды». Войну он встретил в качестве редактора ленинградской молодежной газеты «Смена» и возглавлял ее до апреля 1943 года, когда был утвержден членом редакционной коллегии «Комсомольской правды». Книга написана рукой очевидца и участника героической обороны Ленинграда. В ней широко рассказано о массовом героизме ленинградцев, использованы волнующие документы, письма и другие материалы того времени.


Вольфганг Амадей Моцарт

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Любовь Орлова в искусстве и в жизни

Книга рассказывает о жизни и творческом пути знаменитой актрисы Любови Петровны Орловой. В издании представлено множество фотографий актрисы, кадры из кинофильмов, сценическая работа....


Китайские мемуары. 1921—1927

Автор мемуаров неоднократно бывал в 20-х годах в Китае, где принимал участие в революционном движении. О героической борьбе китайских трудящихся за свое освобождение, о бескорыстной помощи советских людей борющемуся Китаю, о встречах автора с великим революционером-демократом Сунь Ятсеном и руководителями Коммунистической партии Китая повествует эта книга. Второе издание дополнено автором.


Суворовский проспект. Таврическая и Тверская улицы

Основанное на документах Государственных архивов и воспоминаниях современников повествование о главной магистрали значительной части Центрального района современного Санкт-Петербурга: исторического района Санкт-Петербурга Пески, бывшей Рождественской части столицы Российской империи, бывшего Смольнинского района Ленинграда и нынешнего Муниципального образования Смольнинское – Суворовском проспекте и двух самых красивых улицах этой части: Таврической и Тверской. В 150 домах, о которых идет речь в этой книге, в разной мере отразились все периоды истории Санкт-Петербурга от его основания до наших дней, все традиции и стили трехсотлетней петербургской архитектуры, жизнь и деятельность строивших эти дома зодчих и живших в этих домах государственных и общественных деятелей, военачальников, деятелей науки и культуры, воинов – участников Великой Отечественной войны и горожан, совершивших беспримерный подвиг защиты своего города в годы блокады 1941–1944 годов.


И вот наступило потом…

В книгу известного режиссера-мультипликатора Гарри Яковлевича Бардина вошли его воспоминания о детстве, родителях, друзьях, коллегах, работе, приметах времени — о всем том, что оставило свой отпечаток в душе автора, повлияв на творчество, характер, мировоззрение. Трогательные истории из жизни сопровождаются богатым иллюстративным материалом — кадрами из мультфильмов Г. Бардина.