Незабываемые ночи - [2]

Проклятие.

Что за игру затеял Беллами, позволив ей подняться сюда?

Изабелла не переступала порога дома на Маунт-стрит три с половиной года, с того самого дня, когда бросила его, оставив в качестве объяснения коротенькую записку. Теперь она стоит в дверях в шляпке и перчатках для визитов. И именно сегодня, когда он рисовал Молли Бейтс во всем ее великолепии. Это нарушало его план, тот самый, который заставил его после свадьбы брата прыгнуть в поезд, идущий в Лондон, и сопровождать Изабеллу сюда из Шотландии.

Темно-синий жакет Изабеллы плотно облегал фигуру и подчеркивал полную грудь, а серую юбку с турнюром украшали сложные оборки и рюши. Ее шляпка представляла собой сложное творение из цветов и лент, а темно-серым перчаткам была не страшна лондонская грязь. Они обтягивали тонкие пальцы, которые Мак так жаждал поцеловать. Ему всегда хотелось, чтобы эти руки скользили по его спине, когда они оказывались в постели.

Изабелла знала, как одеться, как подать себя в той цветовой гамме, которая мила глазу художника. Мак обожал помогать ей одеваться по утрам, шнуруя корсеты и прикасаясь к мягкой благоуханной коже. Он отпускал ее служанку и сам справлялся с этой задачей, хотя в такие дни они потом долго не спускались к завтраку.

Теперь Мак буквально впитывал в себя флюиды соблазна, которые источало ее тело, и, черт возьми, чувствовал, как напряглась его плоть. Неужели она увидит это и засмеется?

— Тебе лучше надеть это, дорогая. — Изабелла подошла к халату, который Молли бросила на пол, — здесь прохладно. Знаешь, Мак никогда не считает важным поддерживать огонь. Почему бы тебе не согреться чашечкой чая внизу, пока я поболтаю с мужем?

Молли вскочила на ноги, ее ухмылка стала еще шире. Она представляла собой тот тип женщин, который нравится мужчинам: полногрудая, с пышными бедрами и кротким взглядом самки. Мечта художника — копна черных волос и безупречное лицо. Но красота Молли блекла рядом с великолепием Изабеллы.

— Если не возражаете, я так и сделаю. Позировать для подобных пикантных картин — работа трудная. У меня даже пальцы свело.

— Булочка с чаем поможет тебе восстановиться, — успокоила Изабелла Молли, пока та надевала халат. — Раньше кухарка Мака всегда держала на кухне большой запас булочек с изюмом на случай крайней необходимости. Спроси у нее.

— Я скучала без вас, миледи, правда, — улыбнулась в ответ Молли, и на ее щеках появились ямочки. — Лорд Маккензи забывает, что мы должны есть.

— Ну, эхо в духе моего мужа, — откликнулась Изабелла.

Молли со спокойной душой покинула студию, а Мак, словно откуда-то издалека, наблюдал, как Беллами вышел следом за Молли и закрыл за собой дверь.

— У тебя краска капает, — обратила на него взгляд своих зеленых глаз Изабелла.

— Что?

Мак уставился на нее непонимающим взглядом. Заметив падающие на пол капли краски, он с ворчанием швырнул на стол палитру и сунул кисточку в банку со скипидаром.

— Ты сегодня рано начал работать.

Почему она продолжает говорить дружелюбным, нейтральным тоном, как будто они были просто знакомыми, встретившимися на чайной церемонии?

— Свет хороший.

Его собственный голос звучал напряженно, хрипло.

— Да, сегодня прекрасное солнечное утро. Не волнуйся, я не отниму много времени, ты скоро опять вернешься к работе. Я только хочу услышать твое мнение.

Черт возьми, неужели она пришла сюда специально, чтобы застигнуть его врасплох? Когда это она успела научиться так хорошо играть?

— Мое мнение? О чем? О твоей новой шляпке?

— Нет, не о шляпке, хотя спасибо, что заметил. Нет, Мак, я хочу услышать твое мнение вот об этом.

Мак обнаружил, что шляпка, о которой они говорили, вдруг оказалась прямо перед его носом. Серые и голубые ленты переплетались в причудливые завитки, которые хотелось снять и разгладить.

Вот шляпка откинулась немного назад, и Мак заглянул в глаза Изабеллы. Когда-то очень давно на балу эти глаза заманили его в ловушку. Тогда, будучи прелестной дебютанткой, она не подозревала о силе собственного взгляда, не подозревает она о ней и теперь. Ее вопросительный заинтересованный взгляд цеплял мужчину и давал простор его самым эротичным мечтам.

— Вот, посмотри, Мак, — нетерпеливо сказала Изабелла.

Она протянула ему носовой платок. На снежной белизне ткани лежал кусочек холста, покрытого желтой краской, — дюйм в длину и четверть дюйма в ширину.

— Какой это, по-твоему, цвет?

— Желтый. — Мак удивленно выгнул бровь. — Ты проделала путь с Норт-Одли-стрит, чтобы спросить у меня, желтый ли это цвет?

— Да я знаю, что это желтый. Но какой именно желтый?

Мак внимательно посмотрел на кусочек холста. Цвет был живой, почти пульсирующий.

— Желтый кадмий.

— А еще точнее? — Изабелла повертела платок, как будто движение могло приоткрыть тайну. — Неужели ты не понимаешь? Это желтый цвет Маккензи. Именно тот изумительный желтый оттенок, который ты получаешь, смешивая краски по особой, известной одному тебе формуле.

— Да, так и есть. — Маку было совершенно наплевать, какая это краска — желтая Маккензи или траурная черная, когда Изабелла стояла так близко и он чувствовал аромат ее кожи. — Ты занимаешься тем, что режешь мои картины?