Незабвенная - [32]

Шрифт
Интервал

— Лучше смерть.

— Признаться, этой альтернативы я не предвидел. Поверишь, первый раз в жизни пробую эти жирножки. Сколько раз собирался попробовать. Поразительно даже не то, что они такие противные, а то, что они совершенно безвкусные. Но давай поговорим начистоту. Ты что же, отрицаешь, что торжественно поклялась выйти за меня замуж?

— Но ведь девушка может и передумать, правда?

— Ну, по правде сказать, я в этом не уверен. Ты ведь дала торжественное обещание.

— Да, но я была обманута. Все эти стихи, которые ты посылал мне и притворялся, будто сам их написал, и все они такие возвышенные, что я даже наизусть учила отрывки, — оказывается, их написали другие люди, а некоторые из этих людей даже завершили путь сотни лет назад. В жизни так обидно не было, как тогда, когда я узнала.

— Так, значит, в этом все дело?

— И эти ужасные «Угодья лучшего мира». Ладно. Я лучше уйду. Мне даже есть расхотелось.

— Но ведь ты сама выбрала это место. Когда я тебя приглашал, я никогда не кормил тебя этими жирножками, правда?

— Если только не я тебя приглашала.

— Это несущественно. Но не можешь же ты идти вот так по улице и плакать. Моя машина стоит напротив. Давай я подброшу тебя до дому.

Они вышли на улицу, ярко освещенную светом неоновых ламп.

— Ладно, Эме, — сказал Деннис, — давай не будем дуться.

— Дуться? Ты мне просто отвратителен.

— Когда мы виделись в прошлый раз, мы были помолвлены и собирались сочетаться браком. Надеюсь, я могу рассчитывать на какие-то объяснения. Пока единственное, в чем ты обвиняешь меня, — это то, что не я автор нескольких наиболее знаменитых стихотворных шедевров, написанных по-английски. Ну а кто же тогда? Твой Гопджоп?

— Ты хотел, чтобы я подумала, будто это ты написал.

— Ну, Эме, ты не справедлива ко мне. Это я должен был бы быть разочарован тем, что девушка, на которую я растрачивал свои чувства, не знакома с самыми популярными сокровищами литературы. Но я понимаю, что твои критерии образования отличаются от тех, к которым я привык. Ты, несомненно, лучше, чем я, разбираешься в психологии и китайском языке. Но, видишь ли, в том отмирающем мире, из которого я пришел, цитирование — это поистине национальный порок. Когда-то цитировали античных писателей, теперь лирическую поэзию.

— Никогда больше не поверю ни одному твоему слову.

— Черт побери, чему ж тут не верить?

— Я в тебя не верю.

— Вот это уже другое дело. Верить кому-то и верить в кого-то — здесь, конечно, есть существенное различие.

— Ох, да перестань ты рассуждать.

— Что ж, согласен.

Деннис подогнал машину к обочине и попытался заключить Эме в свои объятия. Она сопротивлялась яростно и умело. Он тотчас отступился и закурил сигару. Эме долго всхлипывала, забившись в угол, а потом вдруг сказала:

— Эти ужасные похороны.

— Попугай Джойбоя? Да. Это я, пожалуй, смогу объяснить. Мистер Джойбой требовал, чтобы гроб был открытый. Я возражал, и ведь, в конце концов, мне виднее. Я изучал это дело. Открытый гроб годится для собак и кошек, они очень естественно сворачиваются в клубочек. Другое дело попугаи. Они выглядят просто нелепо, когда голова их покоится на подушечке. Но я наткнулся на непробиваемую стену снобизма. Раз так хоронят в «Шелестящем доле», значит, так должны хоронить в «Угодьях лучшего мира». Или ты думаешь, он вообще все это подстроил? Может быть. Вполне допускаю, что этот ханжа и зануда пошел на то, чтоб бедняга попугай выглядел так нелепо, лишь бы уронить меня в твоих глазах. Да и вообще кто приглашал тебя на эти похороны? Ты что, была знакома с покойным?

— Подумать только, все то время, пока мы встречались с тобой, ты тайком ходил туда, в это место…

— Дорогая моя, тебе, как американке, меньше всего пристало презирать мужчину за то, что он начинает с нижней ступеньки социальной лестницы. Я, конечно, не притязаю на столь высокое положение в похоронном мире, какое занимает твой мистер Джойбой, но зато я моложе его, гораздо привлекательнее и у меня свои зубы. А в будущем у меня — Свободная церковь. Я, наверно, уже стану главным священником «Шелестящего дола», а мистер Джойбой все еще будет потрошить трупы. У меня задатки великого проповедника — нечто метафизическое, в стиле семнадцатого века, апеллирующее скорее к разуму, чем к простейшим эмоциям. Нечто в духе Лода[17] — этакое манерное, многословное, остроумное и совершенно недогматическое, свободное от предрассудков. Я думал о своем облачении. Широкие рукава, вероятно…

— Ой, да замолчи ты. Надоело до смерти!

— Эме, как твой будущий муж и духовный наставник, я должен предупредить тебя: с человеком, которого любишь, так не разговаривают.

— Я не люблю тебя.

— «Пока не высохнут моря».

— Понятия не имею, что это все значит.

— «Не утечет скала». Это, надеюсь, достаточно ясно. «Клянусь люб-бить тебя…» Уж эти-то слова тебе наверняка понятны. Именно так их произносят популярные певцы. «И дней пески не убегут, клянусь люб-бить тебя». Насчет песков, готов признать, звучит несколько туманно, но общий смысл поймет даже человек, вконец ожесточивший свое сердце. К тому же ты что, забыла о Сердце Брюса?

Рыдания утихли, и по наступившему молчанию Деннис понял, что в прелестной и слабой головке, уткнувшейся в угол, мыслительный процесс идет полным ходом.


Еще от автора Ивлин Во
Офицеры и джентльмены

В романной трилогии «Офицеры и джентльмены» («Меч почета», 1952–1961) английский писатель Ивлин Во, известный своей склонностью выносить убийственно-ироничные приговоры не только отдельным персонажам, но и целым сословиям, обращает беспощадный сатирический взгляд на красу и гордость Британии – ее армию. Прослеживая судьбу лейтенанта, а впоследствии капитана Гая Краучбека, проходящего службу в Королевском корпусе алебардщиков в годы Второй мировой войны, автор развенчивает державный миф о военных – «строителях империи».


Мерзкая плоть

Роман «Мерзкая плоть» — одна из самых сильных сатирических книг 30-х годов. Перед читателем проносится причудливая вереница ярко размалеванных масок, кружащихся в шутовском хороводе на карнавале торжествующей «мерзкой плоти». В этом «хороводе» участвуют крупные магнаты и мелкие репортеры, автогонщики, провинциальный священник и многие-многие другие.


Сенсация

Ироническая фантасмагория, сравнимая с произведениями Гоголя и Салтыкова-Щедрина, но на чисто британском материале.Что вытворяет Ивлин Во в этом небольшом романе со штампами «колониальной прозы», прозы антивоенной и прозы «сельской» — описать невозможно, для этого цитировать бы пришлось всю книгу.Итак, произошла маленькая и смешная в общем-то ошибка: скромного корреспондента провинциальной газетки отправили вместо его однофамильца в некую охваченную войной африканскую страну освещать боевые действия.


Возвращение в Брайдсхед

Творчество классика английской литературы XX столетия Ивлина Во (1903-1966) хорошо известно в России. «Возвращение в Брайдсхед» (1945) — один из лучших романов писателя, знакомый читателям и по блестящей телевизионной экранизации.


Не жалейте флагов

Вымышленная история об английских военных силах.


Любовь среди руин

ВО (WAUGH), Ивлин (1903-1966).Видный английский прозаик, один из крупнейших сатириков Великобритании. Родился в Лондоне, учился в Оксфордском университете и после недолгой карьеры учителя полностью переключился на литературную деятельность. В романе «Любовь среди руин» [Love Among the Ruins] (1953), главной мишенью сатирика становится фрустрация упорядоченного прозябания в «государстве всеобщего благоденствия».


Рекомендуем почитать
Обозрение современной литературы

«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».


Деловой роман в нашей литературе. «Тысяча душ», роман А. Писемского

«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».


Ошибка в четвертом измерении

«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».


Мятежник Моти Гудж

«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».


Четыре времени года украинской охоты

 Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...


Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.


Упадок и разрушение

Золотые двадцатые. Лондон, только что опомнившийся от ужасов войны и разрухи, одержим страстью к развлечениям. Мораль? Ее больше нет! Этика? Она устарела! Религия? Просто смешно. Молодые прожигатели жизни соревнуются в показном цинизме и легкомыслии со своими подругами. А мельчайший намек на искренность, верность или любовь считается в их кругу в лучшем случае чудачеством, а в худшем — настоящим преступлением...


И побольше флагов

«Золотая молодежь», словно сошедшая со страниц Вудхауса, – легкомысленная, не приспособленная к жизни и удивительно наивная, – на пороге Второй мировой. Поначалу им кажется, что война – это просто очередное приключение. Новая форма, офицерский чин, теплое место при штабе. А сражения – они… где-то далеко. Но потом война становится реальностью. И каждый ее встретит по-своему: кто-то – на передовой, а кто-то – в пригородах, с энтузиазмом разрушая местные красоты и сражаясь с воображаемым врагом…


Испытание Гилберта Пинфолда

Чисто английский психологический, с сатирическими интонациями, роман Ивлина Во – о духовном кризисе, переживаемом известным писателем. В поисках новых стимулов к творчеству герой романа совершает поездку на Цейлон…


Пригоршня праха

Видный британский прозаик Ивлин Во (1903–1966) точен и органичен в описании жизни английской аристократии. Во время учебы в Оксфорде будущий писатель сблизился с золотой молодежью, и эти впечатления легли в основу многих его книг. В центре романа «Пригоршня праха» — разлад между супругами Тони и Брендой, но эта, казалось бы, заурядная житейская ситуация под пером мастера приобретает общечеловеческое и трагедийное звучание.