Всю неделю перед тем, как разразилась Вторая мировая война, в это полное предчувствий, догадок и опасений время, которое лишь в насмешку может именоваться последними мирными днями, и в то воскресное утро, когда все сомнения, наконец, рассеялись, а ложные умозаключения были выправлены и обрели новый вид, мысли трех состоятельных дам в основном и в первую очередь устремлялись к Бэзилу Силу. Тремя упомянутыми дамами были его сестра, его мать и его любовница.
Барбара Сотхил находилась в Мэлфри. Еще недавно о брате она вспоминала лишь от случая к случаю, но в это историческое октябрьское утро, когда она пешком направлялась в деревню, главнейшей из одолевавших ее тревог был он.
Они с Фредди только что прослушали радиообращение премьер-министра. «Наша борьба, – сказал он, – это борьба со злом», – и выходя из дома, в котором провела почти весь восьмилетний срок своей супружеской жизни, Барбара чувствовала себя так, словно бросили вызов и угрожают лично ей, словно ясное осеннее небо затмили полчища стервятников и тени их уже вторглись на залитые солнцем лужайки.
Было что-то сладостно-женственное в красоте Мэлфри. Если другие порядочные усадьбы хранили девственную скромность или же отличались мужественной внушительностью облика, то Мэлфри ничего не таила от мироздания: построенная более двух столетий назад, в дни побед и горделивой пышности, она вольно раскинулась – легкая, роскошная, откровенно манящая и беззащитная в своей соблазнительности, эдакая Клеопатра среди усадеб. А за морем, как это представлялось Барбаре, злобный завистник-пигмей вылез из-под темной ели и жалким умишком своим додумался, как сровнять с землей ее дом. А ведь это из-за Мэлфри она полюбила своего прозаичного и немного нелепого мужа, из-за Мэлфри в том числе рассталась с Бэзилом и с тем в себе, чему в состоянии особой атрофии чувств – болезни лишь удачных браков – она позволила истощиться и умереть.
Идти в деревню предстояло пешком – полмили по липовой аллее, пешком, потому что, уже садясь в машину, Барбара услышала, как Фредди бросил ей: «Для столь коротких маршрутов сейчас бензина нет».
Фредди был в военной форме, и десятилетней давности брюки ему явно жали. Накануне он явился в местный добровольческий штаб и был на два дня отпущен домой для сбора амуниции, которую за два года, прошедшие со времени его последних лагерных учений, как только не трепали во всевозможных шарадах и на пикниках и которая была теперь разбросана где ни попадя по всему дому, оказываясь подчас в местах самых невероятных. Особенно много волнений вызвал пистолет. Искать последний Фредди заставлял всех и каждого. Он метался, сокрушенно бормоча: «Все это, конечно, прекрасно, но угодить под трибунал за него не хотелось бы», – до тех пор, пока младшая нянька не отрыла в шкафу для игрушек это грозное оружие. Сейчас Барбара шла к начальнику бойскаутского отряда, смутно припоминая, что бинокль, кажется, одолжила ему.
