Незабвенная - [12]

Шрифт
Интервал

(хор, жизнерадостно):
Вот какой есть герой Владик-джан
так зарежет что будешь в гробу как спелая дынька
как персик как баклажан
Призови его дорогой
пусть лучше он безо всякого облучения
устроит твоим новым друзьям
приключения
Андрей (прерывая танец, уже спокойно, медленно и с достоинством):
Короче, ты не хочешь.
Полоний (легко переходя на обычную речь):
Короче, Андрей, всё это как-то стрёмно.
Ведь могут вычислить не только нас с тобой,
но и Марусю.
Наташа правду говорит —
давай его зарежем
и тупо смоемся.
Андрей:
Вы оба мелко мыслите.
Вы думали — убьём и свалим, как всегда,
по-тихому. Но здесь другое дело.
Не видите вы общую картину.
Задумайтесь, что будет, если мы
всё явно сделаем?
Как ты, Наташ, сказала только что —
«при всём честном народе и в Вестминстере»?
Публично, как рубили наши деды
на Лобном Месте яйца англичан и ляхов?
Поймите вы, ведь это лишь начало
великих дел!
Нам нужно уважать себя заставить.
То есть — их нужно уважать заставить нас.
Волнуюсь я, но вы и так
всё поняли.
Полоний, друг, ведь ты же не какой-то
«Полониус», ты наш, родной,
братишка-сибиряк двести десятый —
ты должен разбираться
в геополитике.
Всё переменится,
всё это дело будет —
красивый знак грядущих перемен,
как залп Авроры.
А далее Маруся размагнитит
центр тяжести вселенной, сдвинет ось
земную
на два-три градуса всего — и всё, мы в дамках!
Мы будем высоки, русоволосы.
Крым будет наш — запомни этот твит.
Их спутники, радары и ракеты
бессмысленными станут, упадут
все вертолёты НАТО — и вся нечисть,
предатели, поставившие русских на колени, —
в аду сгорят!
Наташа (задумчиво):
Красиво получается (смотрит на Полония).
Оно, конечно, непонятно, но
заманчиво и, главное, по-русски.
Полоний:
Согласен я пожертвовать собой
ради такого дела
великого.
Пятое действие

Лондон, больничная палата. В палате — Борис и Полоний.

На больничной койке — Павел, понятно, что он умирает.

Борис:
Ты сам на всё это нарвался, Паш.
Чего хотел ты? чтоб они признались?
Ну вот, при всём честном народе убив тебя —
они сказали — мы.
Полоний — наш.
Но мы — не виноваты!
Вы докажите.
Да, так они и скажут — «где
ваши доказательства?»
Допустим, да, его убили мы,
и да, допустим, мы тогда дома взрывали.
Запомните —
мы
можем
сколько
хочем
понавзрывать —
вам, суки, не понять,
зачем взрывали и зачем убили, —
ведь мы — Россия, так вас и растак.
Прости меня. Тебе, конечно, больно
всё это слышать.
Павел:
Нет, мне не больно. Почки — не болят,
так говорили
мне в армии.
Почки — они как лёгкие, а лёгкие — сто пудов не болят.
Сердце и голова не болят вообще никогда — там нет
никаких оснований, чтобы болеть, там нет
окончаний нервных, а только они болят.
«Маруся — издохни!» — повторяю я, засыпая,
и только тогда всё начинает болеть —
почки и лёгкие, сердце и голова, — когда вспоминаю
наглые лососиные хари,
рожи, распухшие, словно жопы гусей,
в прокуратуре, в любом суде, в министерстве
внутренних дел,
в верхней и нижней палате парламента,
во всех кабинетах и просто на
самых любимых улицах, — только тогда
мне действительно больно.
Простимся. Да-да, уже прощаемся. И ты
иди, Полоний.
Полоний:
Сегодня ночью видел я во сне
красавицу. Такую, брат, что сроду
не видывал.
И вот, её рука
откуда-то, буквально с потолка —
достала маленького серого зверька —
какое-то убожество — в берете
и с чёлкою.
Передала мне в руки эту тварь
и молвила —
«Полоний, Вы наверное за этим
ко мне приехали!»
О, Господи!
когда вокруг тупые
дебилы и дебилки —
как не взорвать всех на хрен?
Как не сжечь
всю эту сволочь?
Как их всех сберечь?
Занавес

Рекомендуем почитать
Ваш Николай

Леонид Шваб родился в 1961 г. Окончил Московский станкоинструментальный институт, жил и работал в Оренбурге, Владимире. С 1990 г. живет в Иерусалиме. Публиковался в журналах «Зеркало», «Солнечное сплетение», «Двоеточие», в коллективном сборнике «Все сразу» (2008; совместно с А. Ровинским и Ф. Сваровским). Автор книги стихов «Поверить в ботанику» (2005). Шорт-лист Премии Андрея Белого (2004). Леонид Шваб стоит особняком в современной поэзии, не примыкая ни к каким школам и направлениям. Его одинокое усилие наделяет голосом бескрайние покинутые пространства, бессонные пейзажи рассеяния, где искрятся солончаки и перекликаются оставшиеся от разбитой армии блокпосты.


Теперь всё изменится

Анна Русс – одна из знаковых фигур в современной поэзии. Ее стихи публиковались в легендарных толстых журналах, она победитель множества слэмов и лауреат премий «Триумф» и «Дебют».Это речитативы и гимны, плачи и приворотные заговоры, оперные арии и молитвы, романсы и блюзы – каждое из восьми десятков стихотворений в этой книге вызвано к жизни собственной неотступной мелодией, к которой подобраны единственно верные слова. Иногда они о боли, что выбрали не тебя, иногда о трудностях расшифровки телеграмм от высших сил, иногда о поздней благодарности за испытания, иногда о безжалостном зрении автора, видящего наперед исход любой истории – в том числе и своей собственной.


Образ жизни

Александр Бараш (1960, Москва) – поэт, прозаик, эссеист. В 1980-е годы – редактор (совместно с Н. Байтовым) независимого литературного альманаха «Эпсилон-салон», куратор группы «Эпсилон» в Клубе «Поэзия». С 1989 года живет в Иерусалиме. Автор четырех книг стихотворений, последняя – «Итинерарий» (2009), двух автобиографических романов, последний – «Свое время» (2014), книги переводов израильской поэзии «Экология Иерусалима» (2011). Один из создателей и автор текстов московской рок-группы «Мегаполис». Поэзия Александра Бараша соединяет западную и русскую традиции в «золотом сечении» Леванта, где память о советском опыте включена в европейские, израильские, византийские, средиземноморские контексты.


Говорящая ветошь (nocturnes & nightmares)

Игорь Лёвшин (р. 1958) – поэт, прозаик, музыкант, автор книг «Жир Игоря Лёвшина» (1995) и «Петруша и комар» (2015). С конца 1980-х участник группы «Эпсилон-салон» (Н. Байтов, А. Бараш, Г. Кацов), в которой сформировалась его независимость от официального и неофициального мейнстрима. Для сочинений Лёвшина характерны сложные формы расслоения «я», вплоть до погружения его фрагментов внутрь автономных фиктивных личностей. Отсюда (но не только) атмосфера тревоги и предчувствия катастрофы, частично экранированные иронией.