Незабвенная - [11]

Шрифт
Интервал

так зарежет что будешь в гробу как спелая дынька
как персик как баклажан
Призови его дорогой
пусть лучше он безо всякого облучения
устроит твоим новым друзьям
приключения
Андрей (прерывает пение и танец, но уже не так резко, как до этого прервал Визбора. Все исчезают, на сцене остаются только Полоний и Андрей):
Нет-нет, ты ничего не понял.
Другого
мне надо от тебя теперь.
Наш старый друг
совсем не друг, а враг нам оказался.
Но звать Ахмеда в Лондон
нам кажется ошибочным.
Чеченцы не нужны.
Здесь нужно поработать
намного тише
и наверняка.
Третье действие

Лондон, теннисный корт при дорогом отеле.

На корте — Павел и Наташа.

Павел (подаёт слишком сильно, мячик улетает в аут):
Пятнадцать-ноль. Вернее — ноль-пятнадцать.
Прости, отвлёкся я.
Во что играем мы?
Наташа (смеясь):
Паш, в теннис, перестань, ещё одна.
Павел (подаёт второй раз и сразу бежит к сетке, но подача ещё сильней, чем первая, и мячик опять улетает в аут. Павел на бегу разворачивается и, подняв вверх руки, кричит в небо):
Чтоб сдохли вы!!!
Вот так вот каждый раз,
когда моя подача!
Наташа (мгновенно подхватывая мотив, идёт через корт к Павлу):
Или когда доступна сеть вай-фай,
а ты не можешь с ней соединиться —
ошибка айпи-адреса, — тогда
не просто ты готов убить уродов,
придумавших проклятые программы, —
весь сраный интернет готов взорвать,
не говоря о доме на Каширке
или в Печатниках.
Павел:
В России как на корте — ты всегда
на мяч играешь, чувствуешь себя
героем и классическим поэтом,
и вдруг является какая-нибудь моль,
какой-нибудь Володя или Петя «с качковых залов», —
и делает тебя подряд 6–0; 6–0,
как будто он всю жизнь играл вот в это.
В такие дни все линии на корте,
все мячики
и даже эта сетка — всё
о смерти мне напоминает.
Ты не знаешь —
там, наверху, уже определились
с оружием, чтобы покончить
со мною наконец?
Наташа:
Ну что за глупости?
Тебя никто не тронет.
Другие времена, и в Управленьи
все говорят теперь о Дебюсси.
Вот эта тема у него в сюите
так популярна стала на Руси,
что лишь о ней мы думаем —

(Напевает простенькую дурацкую мелодию, не имеющую к Дебюсси никакого отношения, — например, «Куплеты Эскамильо» из «Кармен». Павел подпевает, оба смеются.)

Павел (прерывая смех, резко и неожиданно зло):
Передушил бы голыми руками,
да руки коротки.
Они как тени всюду следуют за нами
и молятся на карлицу свою.
Наташа:
Ну вот зачем ты так?
Ты что, когда пошёл туда работать — думал, розы
тебя позвали нюхать?
Хотел ловить злодеев и убийц?
Давай, лови.
Злодеи — это мы.
Убийцы, Паш.
И даже здесь, сейчас,
со мной играя в этот чёртов теннис, —
ты с нами, Паша.
Ты — один из нас.
Четвертое действие

Лондон, номер в той же гостинице, где только что Павел и Наташа играли в теннис.

В номере Андрей, Полоний и Наташа. Наташа одета так же, как на корте, Андрей — весь в белом.

Андрей:
Он не угомонится.
Вот скажи — зачем он намекает на Марусю?
Маруся нам теперь отец и бог,
а эта тварь дрожащая глумится
над идеалом.
Наташа:
Ну, почти.
Андрей:
Чего «почти»?
В своём ли ты уме ли, дорогая?
С горшка, с горшка я знал её!
Святая человек.
На даче вместе
мы в бане парились,
ныряли в полынью
в крещенские морозы.
Как смеешь ты?
Лишь ей благодаря опять одной семьёй мы стали.
А ты, а ты — одна из всей семьи позоришь
святое ныне звание чекиста.
Работаешь без сердца, без души.
Без всякого, прости меня, горенья.
Ты посмотри, как я сюда приехал — только две
пары плавок и
две рубашки белых!
И штаны,
конечно, тоже белые.
За Родину я душу заложил,
фактически, как Фауст.
Наташа (спокойно):
Да-да, согласна я, горенья нет.
Но слушай — убивать
радиактивной хренью — здесь, в центре Лондона?
При всём честнóм народе, за границей?
Подумай, подыши, остановись,
пока ещё не поздно.
Оглянись — мы в Англии!
Представь, вот эта вся херня начнётся здесь —
и следствие, и суд, — в Вестминстере, а не на Красной Пресне.
Давай спокойно я его зарежу
в постели, и придумаем рассказ
о бедненькой студентке из России,
которую он тупо совратил
и бросил. Или ледорубом,
как Юрий предложил.
Полоний сам не хочет. Ты его
послушай, он-то — весь — горенье.
Полоний (весь светится):
…Люблю людей.
Не знаю, почему.
Они такие
все разные.
Но я
люблю людей.

(уже явно дурачится)

Они близки мне чем-то.
Я могу
и днём и ночью ими любоваться…
Андрей (прерывает, грубо):
Давай короче.
Звучит вторая ария Полония (рэп, бэквокал, хор и танцы в том же стиле, что и при исполнении первой арии):
Володя и Ахмед-джан спасают галактику
для этого используют новую тактику
как только на звёздах увидят движение
стреляют по звёздам на опережение —
На каждой звезде — враг,
понимаете?
В каждой звезде — враг,
понимаете?
Володя и Ахмед-джан против всяких провокаций —
большинство провокаций — во время демонстраций.
Поэтому ради защиты населения
стреляют в население на опережение —
В каждом из вас — враг,
понимаете?
В каждом из вас — враг,
понимаете?
Здесь только Владик хороший.
И он всегда был хороший.
В Афганистане был хороший.
И в Сухуми был хороший.
И в Грозном был хороший.
Владик везде был хороший.
В каждом из вас — враг, понимаете?
Все слова давно обесценились,
серебро и золото обесценились —
но Владик хороший.
Вах, как стрелял Владик-джан,
как убивал Владик-джан!

(Танец, бойцы ГРУ показывают, как убивал Владик-джан, рефрен для бэквокала — «В каждом из вас — враг, понимаете?»)


Рекомендуем почитать
Ваш Николай

Леонид Шваб родился в 1961 г. Окончил Московский станкоинструментальный институт, жил и работал в Оренбурге, Владимире. С 1990 г. живет в Иерусалиме. Публиковался в журналах «Зеркало», «Солнечное сплетение», «Двоеточие», в коллективном сборнике «Все сразу» (2008; совместно с А. Ровинским и Ф. Сваровским). Автор книги стихов «Поверить в ботанику» (2005). Шорт-лист Премии Андрея Белого (2004). Леонид Шваб стоит особняком в современной поэзии, не примыкая ни к каким школам и направлениям. Его одинокое усилие наделяет голосом бескрайние покинутые пространства, бессонные пейзажи рассеяния, где искрятся солончаки и перекликаются оставшиеся от разбитой армии блокпосты.


Теперь всё изменится

Анна Русс – одна из знаковых фигур в современной поэзии. Ее стихи публиковались в легендарных толстых журналах, она победитель множества слэмов и лауреат премий «Триумф» и «Дебют».Это речитативы и гимны, плачи и приворотные заговоры, оперные арии и молитвы, романсы и блюзы – каждое из восьми десятков стихотворений в этой книге вызвано к жизни собственной неотступной мелодией, к которой подобраны единственно верные слова. Иногда они о боли, что выбрали не тебя, иногда о трудностях расшифровки телеграмм от высших сил, иногда о поздней благодарности за испытания, иногда о безжалостном зрении автора, видящего наперед исход любой истории – в том числе и своей собственной.


Образ жизни

Александр Бараш (1960, Москва) – поэт, прозаик, эссеист. В 1980-е годы – редактор (совместно с Н. Байтовым) независимого литературного альманаха «Эпсилон-салон», куратор группы «Эпсилон» в Клубе «Поэзия». С 1989 года живет в Иерусалиме. Автор четырех книг стихотворений, последняя – «Итинерарий» (2009), двух автобиографических романов, последний – «Свое время» (2014), книги переводов израильской поэзии «Экология Иерусалима» (2011). Один из создателей и автор текстов московской рок-группы «Мегаполис». Поэзия Александра Бараша соединяет западную и русскую традиции в «золотом сечении» Леванта, где память о советском опыте включена в европейские, израильские, византийские, средиземноморские контексты.


Говорящая ветошь (nocturnes & nightmares)

Игорь Лёвшин (р. 1958) – поэт, прозаик, музыкант, автор книг «Жир Игоря Лёвшина» (1995) и «Петруша и комар» (2015). С конца 1980-х участник группы «Эпсилон-салон» (Н. Байтов, А. Бараш, Г. Кацов), в которой сформировалась его независимость от официального и неофициального мейнстрима. Для сочинений Лёвшина характерны сложные формы расслоения «я», вплоть до погружения его фрагментов внутрь автономных фиктивных личностей. Отсюда (но не только) атмосфера тревоги и предчувствия катастрофы, частично экранированные иронией.