Нейминг: искусство называть - [3]

Чем больше людей тебя знают, тем ты успешней, тем больше тебя приглашают на съемки, печатают, покупают фотки с твоим портретом, транслируют интервью с тобой или записи с твоими песнями, обсуждают в печати, распространяют о тебе сплетни, рассказывают анекдоты… Твое имя-название тиражируется, повторяется все большее количество раз в различных вариантах, устных и письменных (визуальных), в разных контекстах, языковых и экстраязыковых. Оно выступает в роли своего рода матрицы, упорно клонирующей свои отображения. Имя словно осуществляет экспансию на окружающий мир. И это единственный способ выжить среди подобных матриц с их клонами.

Именно только в новом, глобализированном мире, мире миллионов конкурирующих друг с другом названий (машин, поп-групп, сетей магазинов, лекарств и т. д. и т. п.) люди и пришли к простой и незатейливой вроде бы идее: миром правит активное, экспансивное имя, название. Можно уточнить формулировку: снова пришли к идее, которую филологи называют логоцентризмом (от греч. logos, одно из значений которого — слово), т. е. словоцентризмом.

Логоцентризм был свойствен человечеству всегда. Но в современном глобальном мире он приобретает новое звучание.

Первоначально (об этом подробнее мы будем говорить дальше) имя расценивалось как духовное основание мира, жизни. Те самые сакрально-религиозные концепции, с которых мы начали («мир пульсирует, идет по кругу» и «мир ухудшается и идет к концу»), были глубоко логоцентричными. Имелось в виду (и имеется в современном религиозном мышлении), что именно Сакральное имя управляет миром. Портятся имена — портится мир. Потому что Имя (Слово, Язык) — это то, через что человек общается с Богом и соответственно с Миром. Отсюда — периодически появлявшиеся в истории человечества доктрины, которые в целом характеризуются как доктрины исправления имен.

Очень явственно доктрина исправления имен проявилась и активизировалась в самых различных точках земного шара совершенно независимо друг от друга где-то две — две с половиной тысячи лет назад, в так называемое осевое время (очень популярный сейчас термин немецкого философа Карла Ясперса).

Сократ и Платон в Европе, Заратустра в Иране, Будда в Индии, Лао-цзы и Конфуций в Китае — совершенно разные люди. Но их, помимо всего прочего, объединяло именно особенно внимательное, трепетное и вместе с тем деловое отношение к речи, языку, названиям, именам. Позднее то же отношение проявится в христианстве, в исламе, во всех разновидностях буддизма и массе религиозных, философско-религиозных и философских систем.

Появляются священные и другие авторитетные тексты (включая диалоги Платона, буддийскую «Типитаку», иудохристианскую «Библию», иранские «Гаты», исламский «Коран» и множество других), в которых человечество как бы, говоря современным сленгом, разруливает, устаканивает систему имен. И создаются относительно стабильные общественные, религиозно-идеологические системы ценностей, на которые ориентировались и отчасти продолжают ориентироваться миллионы и миллиарды людей.

Проще говоря, люди две с половиной тысячи лет назад увидели, что с окружающим миром, обществом что-то не то. «Почему это происходит?» — спросили они себя. Потому что человек разучился общаться с миром и другими людьми. Прежде чем реформировать общество, нужно правильно и честно все назвать своими именами. Когда все названо точно, понятно и верно, становится ясно, что и как делать.

Например, современный человек говорит: «Нужно усовершенствовать социальную систему». Если бы древнегреческий Сократ жил в наши дни, он сразу бы спросил: «А что такое 1) усовершенствовать, 2) социальный, 3) система?» — и его разговоры (беседы, диалоги) с окружающими людьми неизбежно выявили бы, что люди совершенно по-разному понимают эти слова. А это значит, что нет единого (сакрального, угодного богам) их понимания. А поэтому сам вопрос не имеет никакого смысла. Сначала нужно всем договориться о том, что имеется в виду, а потом уже и усовершенствовать.

Но ведь после того, как президент или премьер-министр произнесет эту фразу, чиновники всех рангов начинают судорожно принимать конкретные решения. Причем одно другого абсурднее, недальновиднее, глупее и бессмысленнее.

Если бы Конфуцию (представим себе невозможное) дали прочитать какой-нибудь проходной отчет современного распальцованного стратегического аналитика крупной бизнес-компании, которые пишутся тысячами и которые, за редким исключением, повествуют, как говорится, ни о чем, он (Конфуций) счел бы их (и отчет, и аналитика) просто вредными. Потому что слова, которые там написаны, непонятны никому, кроме автора текста.

Так же Заратустра прореагировал бы на современный проходной юридический текст, а Будда — на какую-нибудь второсортную кандидатскую диссертацию по социологии или политологии.

С постепенным ослаблением роли религиозного, сакрального мышления в жизни общества угасает и древняя доктрина исправления имен (религиозный нейминг)[1].

На Западе религиозное отношение к слову постепенно сменяется идеологическим.

Европейский классицизм XVII–XVIII вв., захвативший и российские умы, — это новая волна исправления имен. Абсолютные монархи, сначала французские, а затем и остальные, начинают наводить порядок в театре, литературе, языке светских салонов. «Очистители» (во Франции — пуристы) отбраковывают «плохие» слова, королевские идеологи выстраивают иерархию стилей, устанавливают правила, по которым следует писать тексты. Это время бесконечных инструкций, предписаний, эпоха цензуры. Порядок в системе языка рассматривается как отражение порядка в системе общества. Например, теория трех штилей, которую мы все помним по школьной программе, — это прямое отражение Табели о рангах.