NEXT-3: Венок для Лавра - [4]

— А что с табельным оружием?

— Отличный вопрос! — ликующе провозгласил адвокат. — умный и четкий! Вопрос по делу. Я думаю, нет — уверен, вам светит повышение! Что до пистолета — сдайте.

Олег охотно снял кобуру, положил ее на стол перед адвокатом. Сразу полегчало — оружие давило на сознание, заставляло быть настороженным и недоверчивым.

Резников осторожно подвинул опасную «игрушку» к Лаврикову. Михаил Ильич вообще опасался иметь дело с оружием — огнестрельным, колющим или рубящим. Даже кухонные ножи не брал в руки — вдруг порежется.

Федечка передал кобуру стоящему рядом начальнику новой охраны.

—А как же с оформлением? Пистолет числится за мной, — просительно осведомился охранник, уже смирившись с поражением. Если не затруднит, отметьте в журнале приемо-сдачи дежурств.

— Проще простого! Давайте ваш журнал!

Резников поставил на чистой странице свою подпись. С таким количеством разных завитушек, закорючек, вопросительных и восклицательных знаков, что разобраться в них было невозможно.

Охранник с удовлетворением спрятал журнал в стол…

Кабинет президента компании отличался от других комнат офиса спартанской простотой. Здесь не было ни длинноворсовых ковров, ни полированных шкафов и сервантов, ни картин в позолоченных рамах. Обычный письменный стол, приставленный к нему длинный стол для заседаний, на котором расставлены простые стеклянные пепельницы, разложены блокноты с логотипом компании.

За председательским столом сидит Кирсанова. Строгая и серьезная. Как судья, читающая обвинительное заключение. Слева от нее — сын. Растерянный и бледный. Он с недоумением смотрит на мать, с жалостью — на Хомченко.

Борис Антонович прогуливается по кабинету с видом повелителя, вынужденного общаться с обнаглевшими нищими посетителями. Там поправит блокнот, здесь — портьеру. Короче говоря, босс, хозяин!

— Какие претензии? — равнодушно спросил он. Будто осведомлялся о ценах на рынке или о погоде.

Ольга Сергеевна не возмутилась — осталась такой же строгой.

— Или вы меня держите за сумасшедшую вдовствующую императрицу, за спиной которой можно вытворять все, что заблагорассудится? Видите ли, претензии понадобились. Нет — обвинения!

Хомченко наклонился над столом, пытливо посмотрел в лицо невозмутимой женщины. Что это — примитивный шантаж или она держит в кармане какие-то компрометирующие его сведения? Последнего не должно быть, подпольная его жизнь надежно защищена. Значит, все же шантаж.

Изгнания из компании или наказания он не боялся. Большинство акционеров поддержит, не даст в обиду. За время своей деятельности заместителем по поставкам, а после смерти Белугина еще и управляющим головным супермаркетом, он съумел обзавестись полезными знакомствами в прокуратуре и в верхних эшелонах власти.

Вместо Бориса Антоновича ответил Иван. Не потому, что он безоглядно доверял униженному помощнику — поразила жестокость матери.

— Мам, ну что ты так? Борис Антонович работал с папой и тот верил ему…

— К сожалению, верил… А почему тогда господин Хомченко не удосужился даже президента поставить в известность о предложении Лаврикова-младшего продать компании свой пакет акций? Разве это ни странно, по меньшей мере?

Борис Антонович с трудом удержал вздох облегчения. Если это единственное его прегрешение, то можно не тревожиться. Оправдываться слишком унизительно, он не опустится до оправданий, а вот объяснение заранее обдуманно и подготовлено. Глупая баба, возомнившая из себя президента «Империи», поверит.

— Я руководствовался устными указаниями Ивана Владимировича.

Мальчишка выпрямился, гордо поглядел на мать. Дескать, вот я какой умный и уважаемый человек, со мной советуются, мои рекомендации принимают и выполняют.

Ольга Сергеевна вздохнула. Когда же он, наконец, повзрослеет, перестанет доверять явным проходимцам?

— Устные указания Ивана Владимировича — это, конечно, круто. Очень круто! Но с меня-то, мало уважаемый оппонент, обязанности опекуна покуда никто не снимал. Или у вас готово соответствующее судебное решение? Или на руках вердикт психиатров о моей невменяемости? Тогда документы — на стол!

Хомченко промолчал. Крыть нечем, все козыри пока на руках бабы. Пока! Надежда на Ивана не подтвердилась. Пацан блеет голодным барашком, пытается что-то доказать, но не получается.

— Мама, почему ради твоего жениха мы должны рисковать делом?

Вопрос не в бровь, а в глаз, ободрился Борис Антонович. Молодец, пацан!

— Извини, сынок, мой жених тут совершенно не при чем! Мухи — отдельно, мед — отдельно! «Империи» предложены акции по номинальной цене, и только откровенный дурак или злонамеренный человек не увидит здесь прямой выгоды.

А вот это уже прямое, неприкрытое оскорбление! Ответить ударом на удар — упомянуть о женской несостоятельности, граничащей с глупостью? Не стоит дразнить гусей, значительно лучше сделать вид — не расслышал. Или не понял.

Промолчать не получилось — сработал инстинкт волка, загнанного в офлажкованную зону. Только не кричать — говорить спокойно и веско.

— Наша беседа скатилась до кухонной свары. Эпитеты — в мой адрес?

Оскорбленный и униженный Хомченко рассчитывал если не на извинения, то, по крайней мере, на ссылку на кого— то другого, в адрес которого Кирсанова высказалась.