— А как же! — расплылся в улыбке господин Мышекорь.
— Не удалось?
— Разумеется!
Перри с Улти дружно хмыкнули, Бродяга и Подсолнух улыбнулись. Шрамолицый, стоящий у дверей, был невозмутим.
— Я хочу вам сказать, госу… господин мой, — чуть робея, заговорил Дрого, — ежели чего… вы вполне можете…
— Да, услуги всей хоббитской разведки мне уже предложили. И отряд лучников тоже. — Бродяга говорил это без тени иронии. — Друзья мои, я всем сердцем благодарен вам, но мой ответ: нет. Бессмысленно начинать войну, не видя возможности победить. А я этой возможности не вижу. И рисковать вами — не буду.
Он встал.
— Сейчас мне остается лишь одно: скрыться. Исчезнуть, чтобы не тронули вас. Всех вас. Эти земли. Большего я для вас, увы, сделать не могу.
В дверях появился Анардил:
— Кони готовы.
Бродяга кивнул.
— Прощайте, друзья мои. Спасибо за то, что посидели со мной этой ночью. Господин Мышекорь, я искренне рад знакомству с вами.
Хоббиты неумело поклонились.
— Мой добрый Подсолнух…
Трактирщик подошел и, глядя ему в глаза, сказал тихо и серьезно:
— Благословите, господин мой.
— Ты смеешься? — горько скривился Бродяга. — Что значит теперь мое слово? Я теперь никто! Беглец!
— Для меня вы были и остаетесь… — под взглядом шрамолицего Подсолнух вздрогнул, осёкся.
— Хорошо, — медленно сказал Бродяга, снял правую перчатку, положил руку Подсолнуху на голову и произнес, вкладывая душу в старые, известные слова: — Да пребудет с тобой милость Валар и Единого, мой добрый друг. — Помолчав, добавил: — И да будет твоя удача больше моей.
Он опустил руку, Подсолнух схватил ее, припал к ней губами. Из его глаз текли слезы.
Бродяга молча надел перчатку, пошел к двери.
Улти не выдержал:
— Государь, но ведь вы же вернетесь?! Ведь правда — вернетесь?!
Арведуи посмотрел на него, вздохнул и ничего не ответил.
