Невозвращенцы - [390]

Сегодня проситель был только один. Руфус.

Степенно, как и положено гордому и богатому человеку, мужчина зашел в палаты, окинул одобрительным взглядом внутреннее убранство, поклонился на три стороны и внимательно посмотрел на зрителей. Судя по бросаемым на гостя взглядам и тяжелому, давящему молчанию, отношение к нему со стороны собравшихся здесь бояр и князей было… сложным. Не в пользу Руфуса. Да, конечно, с одной стороны он герой: освободил из рабства многие сотни, разбил знаменитые ромейские легионы, взял богатую добычу… Но с другой стороны, все здесь сидящие были в той или иной степени родственниками, пусть и седьмая вода на киселе, а все же. А он был здесь совсем чужой. Ромей. Инородец. Да плюс ко всему, ничто человеческое не было князьям чуждо, особенно зависть. Многие сидящие здесь остро завидовали полководческой удаче этого ромея, другие — взятой на копье богатой добыче, третьи — славе, четвертые — еще чему-то… Ну и что из того, сколько труда, сил, боли и крови все это стоило Руфусу? Никакой завистник никогда не берет это в расчет. А слава, удача и добыча — вот она! И не твои! Разве не повод для неприязни?

Неприязнь неприязнью, а начинать ему. Прокашлявшись, Руфус начал приветственную речь. Речь была на древнеросском, игравшем роль обрядового и языка высшей знати, поэтому ее пришлось просто выучить наизусть, как стих в школе, под настоятельным контролем Ольги. И каким же было его удивление, когда в равномерное плетение словесных кружев вмешался сбоку чей-то грубый голос.

— Что этот ромейский пес брешет? Гоните его прочь! — раздались слова из заднего ряда, где сидели доверенные князей и бояр, а также их дети, которым следовало учиться ведению дел на таком высоком уровне. Уже одно то, что кто-то прервал речь гостя, было тяжким оскорблением. А уж сами слова…

— Это вы мне? — удивился Руфус.

— Тебе, пес. — Стена людей раздалась, и вперед вылез… шкаф. Не шкаф, конечно же, это ромею только так показалось в первый момент, но статью этот отрок мог заставить покраснеть от стыда парочку деревенских кузнецов. — Пшел вон, худородный. Не чета ты нам, чтоб смотреть на тебя! — пробасил детинушка, и картинно напряг все свои мышцы.

— Ингвар! Как ты ведешь себя?! Ты не в кабаке а в палатах великого князя! — Осадил княжича отец. Но сделал это так фальшиво, что всем, в том числе и Руфусу было понятно, что слова своего сына он полностью одобряет. А что осадил — так по протоколу так положено. Не гоже честь свою ронять пред каждым смердом.

Тем временем, Ингвар продолжил поносить княжеского гостя, а великий князь молча это сносил. Одно это ясно показывало, что сейчас Руфус является зрителем заранее подготовленного представления, причем не без режиссуры Лихомира.

— И руки прочь от княжны! — Озвучил он главную причину своей ненависти. — Иди прочь, холоп! Я тебе дам вместо нее пару таких — Ингвар похабной усмешкой выделил это слово, — рабов для утех. Ведь вы там привыкли, в Риме, брезговать женщинами…

— Мальчик! Я резал животы и за меньшие оскорбления! Подумай, тебе еще жить и жить! Не хочешь ли извиниться? — вкрадчиво почти прошептал Руфус, сквозь стиснутые в ярости зубы. Злобе не на этого дуболома, а на хозяина. «Лихомир! Скотина! Ясно теперь, почему на приеме!… И здесь тоже самое! Интересно, есть во вселенной хоть один честный политик?»

— Что ты там бормочешь?

— Я думаю, — громко и четко ответил Руфус, — что ты можешь оставить рабов себе. Я хоть и ромей, но не люблю ношенные веши. Да и кем бы я был, если бы лишил мальчика любимых игрушек?! Раз женщины им брезгуют, то ему только и остается… — И глядя в багровеющее лицо княжича, добил: — Ведь так в вашем роду принято, не так ли?

Зря он сказал последние слова. Теперь практически незаметные частички симпатии к чужаку окончательно и бесповоротно испарились. Князья дружно и громко завозмущались, но резче всех в этом ропоте раздался рев Ингвара.

— ТЫ! ТЫ! Ты оскорбил меня! Князь! Ты все видел! Я требую поединка! Насмерть!

— Руфус, ты мой гость. — Немедленно ответил Лихомир. — И за твои действия тут отвечаю я. По Правде, как вызываемый в гостях, ты можешь выставить замену вместо себя. Меня… Либо… Либо извиниться. И если Ингвар примет твои…

— Нет! Никаких извинений! Только кровь…

— Твое решение, Руфус? — ответно перебил Ингвара великий князь.

— Не надо замены. Но после поединка я хочу подробно обсудить с тобой, великий князь Киевский Лихомир Владиславович некоторые вопросы.

— Добро. — Согласился князь. Мысль о том, что для того, чтобы поговорить после поединка в нем надо выжить, то есть победить, произнесена не была. Но отчетливо понималась всеми. — Что ж. То уж богам судети! Ступайте в поле и рассудитесь мечами своими.

Зрителей было очень много. Во дворе, очищенном от первого снега, вокруг очерченной углем площадки, так неприятно напомнившей Руфусу своими очертаниями арену, собралось практически все набольшие, находившиеся в это время в Киеве. А если бы не приказ великого князя и не строгая охрана из числа его личной дружины, то смотреть на невероятный поединок сбежалось бы пол города. И так головы торчали из каждого подходящего для наблюдения места, а на галереях стены детинца, как говорится, яблоку негде было упасть. Да что там яблоку — горошинке и той места не нашлось бы! Среди зрителей были и великий князь с сестрой, и ее сын, а по настоянию волнующейся Ольги за поединком следил в числе прочих и волхв Ярослав.