Невозможный Кукушкин - [5]

— Хочу собаку, — сказал он.

— А я хочу самолёт! — сказала мама.

После маминого самолёта расхотелось разговаривать.

— Ты говорила — у тебя новости, — напомнил он. — Какие?

— По общественной линии. Меня наградили путёвкой Ташкент — Бухара — Самарканд. Самолётом. Целых три дня. Я там никогда не была. Не знаю, что делать. Вот папа придёт — и решим.

Будь этот вечер похожим на остальные вечера, он пропустил бы всё мимо ушей, его это мало интересовало. Но сейчас он подумал: путёвкой наградили его мать, ничего себе! Значит, её уважают. Ему-то нипочём бесплатный билет в театр не дадут. Да и за деньги теперь не берут, потому что у него в ТЮЗе йодистый крахмал в кармане взорвался, шуму было — на всю школу!

Мать у него плановиком работает. Что это за работа, он плохо представляет, неинтересно ему — и всё! Но, между прочим, мать на заводе пропагандист. Рассказывает рабочим про международное положение. Рабочие ей каждую осень и весну цветы дарят…

Кажется, такой же вечер был у них дома в прошлом году. Ну да! Тогда маму наградили путёвкой в Пушкинские горы, но она из-за него не поехала, потому что надо было идти в милицию, в детскую комнату…

Ну почему, почему всё так плохо? Ведь мог же он получить по сочинению хотя бы двойку, так нет же — обязательно единицу! Может, не говорить про единицу и три двойки? А то у матери настроение испортится, опять никуда не поедет. Вот вернётся из поездки, тогда и признаться… Может, к тому времени как раз исправится все.

Нет, почему всё-таки так тяжело сегодня? Верно говорит Пчёлка: всё дело в тяжести! Земная тяжесть тяжела, слишком давит. Вот бы на Луну смотаться — уж там бы скакал, парил! Парить хочется, чтобы жить легко и просто. А здесь почему-то уже не выходит…

Вот бы на другой планете очутиться! Уж там бы легче было. Там людей нет. Другие существа. Будешь единственным человеком — какой есть, такой и есть, спасибо за это. Никто не скажет: «Невозможный Кукушкин!». На другой планете и требования к тебе другие. А что?! Нырненко говорит, что, например, в нашей школе требования завышены. Стоит перейти из нашей школы в другую, как сразу же становишься отличником. Автоматически!

Ну зачем другая планета?! Зачем к ним лететь, к инопланетянам? Пусть лучше они сюда прилетят… Блюдце, летающее блюдце… неужели ты только показалось?

— Слава, почему не отвечаешь? Я пять минут надрываюсь: ужинать!

Славка оглянулся по сторонам — один в комнате, лежит на диване, читает журнал «Пионер».

Ничего себе, увлёкся мыслями! Так вообще свихнуться можно.

Пошёл на кухню, а там Марьяна и мама в одинаковых передниках.

— Ты сегодня какой-то странный, Слава. Не случилось ли чего-нибудь в школе?

Может, признаться и сказать залпом и про единицу, и про три двойки, и про вызов родителей? Всё-таки будет полегче. Ему-то полегче, а маме? Никуда она тогда не полетит, это уж точно… Нет он всё-таки не эгоист!

— У меня всё в ажуре! Думаешь, вру? Честно, не вру!

— Сколько раз я тебя просила: говори красивым русским языком. Просила?

— Угу!

Красивый русский язык — мамина слабость. Когда-то она мечтала в университете учиться, но закончила экономический институт, а слабость к языку осталась. Самые её любимые передачи по радио «Любителям русского языка». И тогда — чтоб дома тихо было!

Только сели чинно ужинать — мать ужасно любит хорошие манеры, — как раз пришёл отец. Когда он приходит домой, чинной обстановке не бывать. Отец объясняет это просто: у него цыганская кровь, прадед был цыганом, и не просто цыганом, а цыганом-конокрадом. Ничего себе предки!

Мама спросила:

— А почему ты без шапки? На улице минус шесть.

— Извини, пожалуйста, я шапку потерял! Я вообще буду теперь без шапки ходить, как Славка.

— Что?! — вскричала мама. — Когда он ходил без шапки?

— Я никогда не ходил без шапки, — быстро сказал Славка и на всякий случай подмигнул Марьяне.

— Славик только сегодня и вчера и потом ходил без шапки. И больше никогда, — поддержала его Марьяна.

Мама это мимо ушей пропустила, а отцу сказала:

— Эх ты, сорок лет прожил, а растяпой остался!

Оказывается, отцу уже сорок лет. Ого, какой старикан! Раньше как-то не обращал внимания, что голова у него седая… ого, какая седая! И лоб большой. Наверное, он всё-таки умный, отец. Он химиком работает в каком-то институте, а чего там химичит, не рассказывает. Всё пишет, пишет. Статьи какие-то. Их печатают в журналах… целая стопка его журналов и шесть книг. Вот сдать бы их в макулатуру, — может, наберётся на «Баскервильскую собаку». А почему он такой рассеянный? Взрослым всё можно — шапку потерять! А детей за это… Потеряй шапку — крику на неделю…

— Я тебя спрашиваю: как дела? — откуда-то издалека послышался отцовский голос. Ничего хорошего этот голос не предвещал.

Кое-как выдавил из себя:

— Полный порядок!

Всё-таки врать тяжело — настоящая пытка. А ну как попросят дневник? Там ещё, помимо всего прочего, вызов к директору…

На этот раз отец почему-то поверил на слово и даже обрадовался:

— Вот и молодец! Я всегда, в конце концов, в тебя верил, хотя виду не показывал.

Ох, отравиться бы этими кислыми щами! Ну чего отец раньше молчал, что верит… в человека? Что ему стоило сказать эти слова вчера? Вся жизнь у человека, может по-другому бы пошла…