Невозможный Кукушкин - [17]
Подхожу к самой двери. У двери на стенке висит портрет старика в военной форме. Он же подполковник! Ого! А с виду совсем не похож. Может, мне военным стать? А это кто с ним рядом?
Рядом с портретом старика висит фотография какой-то женщины с мальчиком. Смотрю на женщину, смотрю на мальчика, и вдруг мурашки у меня заскакали по спине. Да это же я вишу здесь на стенке! Меня обнимает какая-то женщина… У меня дома тоже такая фотография, только она обрезана, и я там один. На ней написано: «Слава. Четыре года».
Комната вдруг становится чужой, мне и раньше было в ней страшно оттого, что она чужая и я влез сюда, как вор. Но потом я немного привык к ней, и страх прошёл, но сейчас…
Сейчас мне страшно потому, что рядом со мной на фотографии неизвестная мне женщина… Я не знаю её, не помню этого лица… Я ничего не помню, что было со мной когда-то, когда мне было четыре года. Я помню себя с первого класса, а дальше — туман. Он окутал всю мою жизнь, которая была у меня когда-то. Я мог тогда быть мухой, коровой, птицей, кем угодно… Женщина печально смотрит на меня большими глазами. Мне начинает казаться, что я видел её когда-то… и слышал её голос. И этот голос был необыкновенный, он пел мне песни. Да, он пел!
Бегу назад, наталкиваюсь на вещи. Они как будто окружили меня и не пускают к выходу. Мне становится ещё страшней. Я вскакиваю на подоконник, опираюсь ногой на аквариум, чтобы дотянуться до форточки, аквариум падает, журчит вода, где-то слышен скрип открываемой двери. Я, как бабочка на стекле, бьюсь, бьюсь возле форточки, обдираю руки о фрамугу, но никак мне не выбраться.
Наконец с трудом я протискиваюсь в форточку и бросаюсь вниз. Земля больно ударяет меня по рукам и в бок. «Некогда, некогда лежать, — подгоняю себя. — Погоня!» И сломя голову бегу прочь.
КУДА МЫ ДЕНЕМСЯ БЕЗ ТЕБЯ?
Бегу и слышу за собой шаги, откуда-то берётся сила бежать ещё быстрее.
Кто-то зовёт, кто-то кричит мне что-то, но я ничего не слышу, в ушах — пелена. Если я убегу, всё будет хорошо, если нет… Неожиданно я лечу, что-то бросается мне в ноги: растянулся, лежу. Привет! Это же мой портфель.
Оборачиваюсь. Надо мной стоят Юрка с Андрюшкой.
— Ага, — говорю, поднимаясь с земли и отряхиваясь, — храбрецы вы на редкость. Человека бросили, а сами драпать!
Ох, Андрюшке стыдно! Никогда он не попадал в такое положение. Трусить можем мы с Юркой, но не Андрюшка, это не для него.
— Это Юрка, крокодил, заорал. Я бежать не хотел, клянусь!
— Ну конечно, — говорит Юрка, — самый виноватый всегда я. А что мне шею этот головотяп отдавил своей глупой ногой, это ничего. Это — пожалуйста!
Некоторое время мы препираемся, ищем виноватых. Мне нравится дразнить Андрюшку, не часто такое выпадет.
В конце концов Юрке надоедает наша перепалка, он говорит:
— Успокойся! Куда мы без тебя денемся?! Мы твой портфель захватили, чтобы улик не оставлять. А ты даже спасибо не скажешь.
Говорю: спасибо!
— Ну где парашютист? — хватился всё-таки Андрюшка.
Чёрт, и правда, где он? Я про него совсем забыл. Но признаться в этом не могу, тогда Андрюшка со свету сживёт. Надо наврать такого, чтобы у них носы от страха похолодели.
Начинаю заливать, что в той квартире в углу скелет стоял, и вообще там такие бандитские рожи по стенкам развешаны, не иначе — бандитская квартира.
Нырненко очень доверчивый. Он верит с первого слова. Андрюшка — другой, усмехается:
— Давай, давай, заливай ещё!
— Это я-то заливаю? Да ты знаешь, что говоришь?!
— Знаю-знаю! Твоему ни одному слову нельзя верить.
— А ну повтори! — свирепею вдруг.
— И повторю! — И повторяет.
— Ах так! — говорю и отворачиваюсь от них и ухожу куда глаза глядят. А глаза никуда не глядят, в них слёзы. Ещё чего! Да чтобы эти короеды увидели, как я реву, никогда не дождутся!
Начинается дождь, давно предсказанный Нырненко. Нырненко бежит за мной и кричит:
— Славян, куда ты? Стой! Мы же из-за тебя физкультуру прогуляли. Стой!
Ах, физкультуру! А что человек из-за них в чужую квартиру залез, разбил аквариум, себя увидел с незнакомой тёткой — это им ничего!
— Была охота за вруном тащиться! Эй, портфельчик свой не забудь.
Андрюшка запускает в меня портфелем. Портфель ударяет меня в спину и падает на асфальт. Я не оборачиваюсь, иду дальше.
Нырненко бежит за мной и суёт мне портфель.
— Ты ему ещё слёзки вытри и носик, — кричит нам вдогонку Пчелинцев.
И Юрка не выдерживает, бросает портфель передо мной и мчится догонять Андрюшку. Вот всегда так: они — вдвоём, а я — один.
Тем лучше. Я переступаю через портфель: зачем он мне! Он мне уже больше не понадобится. Я ухожу. Я совсем ухожу. Они меня все обманули. Обманули меня, а мне тогда было четыре года. И обмануть меня ничего не стоило.
Я узнал женщину на фотографии — это моя настоящая мать, теперь у меня никого нет: ни друзей, ни родителей, ни даже Марьяны. Больше всех мне жалко её: я её тоже обманул, потому что, оказывается, я ей совсем не полный брат… но я этого не знал, честное слово!
ЧЬЯ ПОТЕРЯ — МОЯ НАХОДКА?
Серафима Петровна Трескунова — старушка в лисьем потрёпанном полушубке, в огромной лохматой ушанке с оторванным ухом — гуляла по улице с карликовой собачкой Расстегаем Иванычем.
