Невозможность речи: Жак Дюпен, Матьё Бенезе - [3]

Шрифт
Интервал

* * *

Примириться с отчаянием этой ночи, чтобы она дошла до конца и вернулась вновь. Буквально сталкивать мир в бездну, где он и есть. В каждом из нас продолжается бой с обманчивым днем, который сменяется крепнущей ночью. От одной ложной зари до другой, столь же ложной, сквозь их последующие обломки и признание этой, опять обманувшей, ясности углубляется та же ночь и виднеется ров, наш путь в ночи. Это ничтожное зарево в небе — призна́ем его необходимость: так нужны огни бакенов, чтобы оценить проделанный путь и шансы добраться до берега. На самом деле, любые слова подводят. Но порой прерывистая цепочка того, что они сулят и что в себе несут, приоткрывает струящееся тело и лучистое лицо реальности, непохожей на ту, за которой они гнались и которую поймали ночью.


Матьё Бенезе

Из цикла «Что говорит Эвридика»

9
Сезанновское Мироздание на столе между бокалом и
                                                                               кувшином для воды
или его же портрет госпожи Сезанн
Представь себе безымянные тени
                                             и волнистые линии этого мироздания
И представь что с ними не свяжется ни единое слово
никогда
В этот миг твой взгляд загорится
И ни один подневольный Ад
представь о представь
И Эвридика говорит Не вспоминай Поэт
должен быть только здесь на земле поэт
Вспомни Никакая тайна не озаряет тайну
И Эвридика говорит Описание пристает к морю
к пространству предназначения
                            которое рассказывает и оживает
          как будто конец лета и возвращаешься домой
                              и обычные корабли увиты цветами
и как будто светлее как будто темнее
                                И Эвридика говорит
                      Да любая поэзия это образ прощания на балконе
10
Представь о представь что ни единое слово не
            свяжется
с буквальностью неприступного острова
                           И Эвридика говорит Не вспоминай
Поэт должен быть только здесь на земле
поэт Не вспоминай
                            Знай только глубины духовного тела
пребудут нетронуты
                 и другого исхода из пламени нет поэты Но все же
ты родился здесь
ты родился здесь
ты родился здесь
и поэзия это всегда опыт юности
                           обращенный к конечности мира
(я промолчу об этом)
О Петрарка любая расколотая мысль
это изначальная искра
                   заключенная в одиночестве голоса
Любая расколотая мысль
                           опережает изображение висячего дома
Любая расколотая мысль это плач о ступенях
которые ты обречен стеречь
                               о этот жест возвращения
к самому себе наполненному пустым пространством
самому себе биологическому образчику
                                                       слепой дыре Обернись
12
Послушай меня пойми
                      Толпы умерших всегда вьются на берегу
Ахерона И горе Энея пустяк
Они будут смотреть на твои губы и фото
говорить что за музыка
будут смотреть а как же горе Энея
Ты часть самого себя
оболочка духа ты познал предельное одиночество
                                         а после бездну
а потом возвращение из бездны
                    и снова предельное одиночество и т. п.
И Эвридика говорит Смерть воочию я знаю
Харон отказывается
перевозить это воспоминание
в своей ладье ведь это воспоминание живо
как живы непогребенные мертвецы
И Эвридика говорит Скажи что общего между тобой
                                                                         и Болью
этого роя пламени дрожащего у тебя на Губах
А я говорю Верни назад свои слезы Пусть даже я умру
пусть даже ты умрешь Смотри метафора
                                                                        играет с ребенком
13
О Петрарка Ладья отплывает
                                          наполненная воспоминаниями
Самое время крепко тебя обнять
Но ведь ты вернешься
ты каждый день поворачивающий
                                                    призрачную строку
ты вернешься сказать мне несколько слов о разлуке
(о себе)
Не забудь что поэзия изначально знакома с Адом
Так очнись поэт ежеминутно встречает
вещи лицом к лицу Очнись ради этих несчастных
которым нет утешения жизнь для них
                           больше не аллегория материнства
И Эвридика говорит Из Поэзии
рождается долгий плач который прячут в себе
о мнимое забытье Ты вернешься
ты мечтавший повелевать самым невинным занятием
незапамятных лет Ты ведь в своих мечтах
                                                   был диалектиком
15
Ты вернешься поэт
                   чтобы утратить слова под звездами
Полночи О этот словесный напор
                                как будто сегодняшний снег
несомый в сторону моря
                                точная копия твоего полыханья
бесконечная цепь неистовых аналогий
единственный язык а ведь ты их пробовал несколько
твоя синтаксическая семья полная верой и ветром
По крайней мере знаешь ли ты
                                         откуда в тебе эта слабость
к разрушению
Бессознательный предмет ослепительного проклятья
павшего на меня ослепленный и жаждущий
                                                ты думал что углубился

Рекомендуем почитать
Освобожденный Иерусалим

Если бы мне [Роману Дубровкину] предложили кратко определить суть поэмы Торквато Тассо «Освобожденный Иерусалим», я бы ответил одним словом: «конфликт». Конфликт на всех уровнях — военном, идеологическом, нравственном, символическом. Это и столкновение двух миров — христианства и ислама, и борьба цивилизации против варварства, и противопоставление сельской стихии нарождающемуся Городу. На этом возвышенном (вселенском) фоне — множество противоречий не столь масштабных, продиктованных чувствами, свойственными человеческой натуре, — завистью, тщеславием, оскорбленной гордостью, корыстью.


Зейтун

От автора:Это документальное повествование, в основе которого лежат рассказы и воспоминания Абдулрахмана и Кейти Зейтун.Даты, время и место событий и другие факты были подтверждены независимыми экспертами и архивными данными. Устные воспоминания участников тех событий воспроизведены с максимальной точностью. Некоторые имена были изменены.Книга не претендует на то, чтобы считаться исчерпывающим источником сведений о Новом Орлеане или урагане «Катрина». Это всего лишь рассказ о жизни отдельно взятой семьи — до и после бури.


Леопарды Кафки

Номер открывает роман бразильца Моасира Скляра (1937–2011) «Леопарды Кафки» в переводе с португальского Екатерины Хованович. Фантасмагория: Первая мировая война, совсем юный местечковый поклонник Льва Троцкого на свой страх и риск едет в Прагу, чтобы выполнить загадочное революционное поручение своего кумира. Где Прага — там и Кафка, чей автограф незадачливый троцкист бережет как зеницу ока десятилетиями уже в бразильской эмиграции. И темный коротенький текст великого писателя предстает в смертный час героя романа символом его личного сопротивления и даже победы.


«Чай по Прусту»

Рубрика «Чай по Прусту» (восточно-европейский рассказ).«Людек» польского писателя Казимежа Орлося (1935) — горе в неблагополучной семье. Перевод Софии Равва. Чех Виктор Фишл (1912–2006). Рассказ «Кафка в Иерусалиме» в переводе Нины Шульгиной. Автор настолько заворожен атмосферой великого города, что с убедительностью галлюцинации ему то здесь, то там мерещится давно умерший за тридевять земель великий писатель. В рассказе «Белоручки» венгра Бела Риго (1942) — дворовое детство на фоне венгерских событий 1956 года.