Невозможная птица - [103]

Он сделал это. Закрыл глаза и потёр их костяшками пальцев, и увидел пляшущие огоньки, нейроны, возбуждающие оптический нерв, молнии и кометы, скользящие вокруг безумными петлями, как фигуристы, оставляя позади себя светящиеся следы, которые тлели и рассеивались, как…

– Светлячки! – сказал он и почувствовал, как его омыло тёплой улыбкой.

– Что-то в этом роде. Мы их называем «огненные хвосты». Они прекрасны, правда?

– Да, – сказал Майк, вспоминая летние ночи, когда они с Денни охотились за ними с консервными банками на заднем дворе.

– Мы очень красивы.

Забавно. Он никогда не слышал, чтобы кто-нибудь говорил так о самом себе.

– Мы с Денни прокалывали дырки в крышке, – сказал он, чувствуя потребность объяснить своё воспоминание. – Чтобы они не умерли.390

Молчание.

– Но они все равно умирали, – признался он, вспоминая слой коричневых тел, который они находили на дне банки наутро.

– Некоторые вещи нельзя изменить.

Он окинул взглядом переливающуюся завесу колибри, струящуюся перед ним, как марокканский ковёр на ветру. Прекрасные абстрактные узоры, которые имели для кого-то какое-то значение. Не для него. Он почувствовал себя бесполезным и глупым: он был не тем человеком, который смог бы справиться с этим.

– Я могу задать вам ещё тысячу вопросов, и все равно не пойму.

– Мы очень разные, Майкл. И мы ещё только начали разговаривать.

Он вздохнул.

– Может быть, мне и не нужно понимать. Может быть, мне нужно просто услышать ваш рассказ.

– Наш рассказ?

– На что похоже – быть вами.

Он почувствовал: эта мысль взволновала их.

– Причастие. Мы можем попытаться. Но оно не будет… — пауза, словно пришельцы совещались между собой. – Мы не сможем создать точную копию. Достаточно ли, если она будет «почти» похожей?

– Что вы имеете в виду?

– Мы можем предоставить тебе аналогию. Но это будем не мы. Майкл! Мы поделимся с тобой своим ощущением. Ты должен собраться с духом.

Он устал от всеобщей уклончивости. От почти ясности.

– Просто сделайте это, – сказал он. И они сделали.

Вниз

Вниз

Боже Мой Я Падаю Вниз

Весь мир горит их крылья корежатся как целлофан на костре их прекрасная зелёная земля превратилась в пепел и золу и реки плавящейся лавы дети чьи крылья слишком слабы чтобы ловить потоки вынужденные держаться на спине своих матерей не могут вдыхать обжигающий воздух не могут удержаться падают падают вниз вниз в бушующее пламя и их крики и их ужас и ужас их матерей которые видят как они падают слышат их крики но не могут сделать ничего чтобы удержать их от падения и матери которые перестали бороться складывают свои могучие крылья на груди и кидаются в пылающую бездну один последний безнадёжный взгляд на тех кто остался в стае и затем вниз вниз в пламя пожирающее их мир О как больно терять свою свободу свой полет свой дом все горит огнём мир который всегда был прочным надёжным незыблемым о как прекратить это прекратить падение прекратить падение вниз падение вниз Вниз. Вниз. Вниз…

– … Прекратите! – взревел Майк, чуть не свалившись с дерева и оседая мешком на своей развилке.

После долгого молчания они сказали:

– Ну вот. Видишь?

Драконы, подумал он, содрогаясь. Драконы.

– Что-то в этом роде, да. Но гораздо, гораздо меньше. Майк дрожал как лист, все ещё ощущая отзвуки их

воспоминаний и дыша так глубоко, как только мог, чтобы успокоиться. Никогда в жизни он не чувствовал такой боли и такой печали. Он едва мог поверить, что это возможно. Наконец он сказал:

– Я… Я прошу прощения.

И мир, казалось, застыл. Птицы трепетали в воздухе в странном сочетании бешеного движения и ясного покоя. Это напомнило ему накрахмаленный ниспадающий складками звёздно-полосатый флаг, которым астронавты салютовали на Луне. Молчание было таким полным и глубоким, как если бы он потряс присяжных неожиданным признанием своей вины.

Нет – не шок. Он чувствовал: это благодарность. Простая, бездумная человеческая формула вежливости – извинение за что-то, чего ты не делал – ошеломила пришельцев.

– Спасибо, – сказали они.

– Что я такого сказал?

– Спасибо. Никто не просил об этом прежде.

– О, – сказал он. – Всегда к вашим услугам. – И потом подумал: никто? Неужели никто никогда не понимал их? Неужели никто не пытался? Даже Клиндер?

– Нет. Он был слишком напуган. Крылатый думал, что мы боги, которые едят ваших детей. Он думал только о контакте. Мы не могли сделать так, чтобы он понял причастие. Или даже вежливость.

– Мне очень жаль, – сказал Майк, пытаясь представить себе, насколько одинокими они себя чувствовали. И опять ощутил их шокированное, полное смысла молчание, подобное быстрому испуганному вдоху при виде чего-то ошеломляющего. – Это было так ужасно. Дети. Пламя. Падение…

– У вас есть похожая история.

– Ад.

Не поэтому ли они выбрали землю? Полет, падение и ад?

– Частично. Да. И птицы.

– С вами никогда такого не случалось? Смерть? Потеря друзей и родных. Вашей… стаи?

– И нашей матери.

– Вашей планеты?

– Да.

– И вы… хотите, чтобы никто никогда не почувствовал того, что чувствовали вы?

– ДА, – это было сказано очень громко, звук был почти оргазмический.

Следующий вопрос был самым трудным. Поскольку он означал, что ему придётся вернуться туда, куда он не хотел больше возвращаться никогда. Ни одно место за всю его жизнь не давало ему почувствовать себя таким маленьким и слабым. И для того чтобы вернуться туда, он должен был проделать нечто обратное своему фокусу со сжатием: он должен был стать больше. Майку необходимо было удержать свой самый глубокий страх, каким-то образом вместить его, не дать ему переполнить себя горем и яростью. Это было, возможно, самой отважной вещью из всех, что он когда-либо сделал.