Невозможная птица - [104]

– А Буффало? – спросил он.

Вся стая птиц, как одна, отвернулась от него, показав спины. Волна их стыда окатила его, как порыв ветра.

– Мы просим прощения. Мы не хотели причинить боль. Крылатый сказал, что он применит свой фокус с пальцем, и вы не почувствуете ничего, когда мы будем пробовать место слез. Он обещал нам, что вы ничего не вспомните.

– Я помню все, – сказал Майк, изо всех сил стараясь сдержать горечь в голосе.

– Теперь мы знаем. Тогда – не знали. Дэниел тоже все вспомнил. Но для него это оказалось легче. Нам действительно жаль, Майкл. И мы пытались возместить.

– Каким образом?

– Вот, — сказали они. Вся стая развернулась, опять зависла в воздухе и широко распростёрла крылья. Они имели в виду виртуальный мир, который создали. Все целиком. – Мы сделали это для вас двоих. Для тебя и Дэниела.

– Вы сделали это для нас?

– Да. Это то, о чем вы так просили.

– Мы просили?

– Слова. «Баррада. Никто». Мы сохранили вас. Избавили вас ото всего. Особенно от вашего завершения.

– От нашей смерти?

– Да. Поэтому мы и не давали вам ваших птиц.

– Потому что в них была заключена наша смерть?

– Да. В них заключено все. Мы не хотели, чтобы вы помнили.

После продолжительного молчания Майк сказал:

– Спасибо. Но… это дар, от которого я должен отказаться.

Он хотел бы, чтобы Денни был здесь. Денни смог бы объяснить лучше, чем он. Он нашёл бы способ сказать им, насколько это было неправильно. Он был учитель. Он мог объяснить что угодно кому угодно. Даже ребёнку.

– А вы не хотите что-нибудь спросить? – проговорил он, чувствуя их неприкрытое любопытство.

Повисла пауза. Потом – нерешительный ответ.

– У нас множество вопросов. Вы гораздо более странные существа, чем все, каких мы встречали. Да… (видимо, последовала молчаливая дискуссия). Да. У нас есть два вопроса, которые мы давно хотим задать. Пожалуйста, если тебе не трудно. Мы были бы очень признательны.

– Палите! – сказал Майк. – Я хотел сказать – давайте, – и, помолчав минуту: – Как только будете готовы.

Трудно, если не невозможно описать воздействие, которое эти два вопроса оказали на Майка. Поистине колибри уже не шокировали его. Он понемногу привык к их необычности; он даже добился удовлетворительного соглашения с их телепатией, приспособившись к тому, что их мысли звенели внутри него, словно он слушал песни и одновременно пропевал их в собственном мозгу. К тому, как впечатления и образы проникали в его дознание, словно бы осмотическим[75] путём: факты, которые выглядели странно знакомыми, но источника которых он не мог проследить. Но к последнему он не 6ыл подготовлен. Птицы спросили:

– Почему мы здесь? Что от нас требуется?

Простые вопросы. Детские вопросы. Вопросы, которые задавал в своей жизни каждый, в той или иной форме. И Майк почувствовал боль, осознав, что они были в точности такими же, как он. Застрявшими в мире, не имея ответов. Они овладели энтропией, собрали безграничные запасы знания, пересекли эоны времени и океаны пространства, пронеслись сквозь галактики и переплыли широкие коридоры пустоты. Он видел стаю внутренним взором – сияющее трубообразное облако вспыхивающих огоньков, изгибающееся и свивающееся в кольца в темноте, как прядь магической верёвки – питающуюся светом, преобразующую его и выпускающую через свои сияющие хвосты; они искали всю жизнь – чего? Чего? У них не было ключа.

– Мы не хотели причинить боль.

– Я знаю, – сказал он, прикрывая глаза одной рукой и отметая их извинения другой. – Я действительно хотел бы помочь вам, детки, но – ах, черт… – он коротко, угрюмо рассмеялся. – По правде сказать, вы спрашиваете не того парня. Я обычно все улаживаю по ходу дела.

– Мы тоже, – сказали они.

Детки. Он назвал их «детки».

И тут Майк понял, что колибри были детьми. Они были маленькими по какому-то признаку, который он и не надеялся уловить. Он знал это. Он представил себе, что они все сидят вместе около уютного костра. Окружённые ночью, полной звёзд. Ожидающие, чтобы он рассказал им сказку на ночь. Он не делал этого много лет.

– Послушайте меня, – сказал Майк. – Пожалуйста.

И он рассказал им историю, которую ему нелегко было рассказать.

И Майк рассказал свою историю таким же образом, каким они поблагодарили его, когда он закончил: без слов. И все птицы улетели, кроме одной. И он снова был там, откуда начал. Взрослый человек, у которого не было ответов, сидел на дереве, с листвой которого играл ветер, и глядел, как белые облака медленно скользят в совершённой голубизне августовского дня. Хранительницы нигде не было видно. Должно быть, она ушла в дом.

Майк кинул последний взгляд. Этот мир, который они создали, был совершённым. Именно поэтому он был так ужасен. Он должен был им это показать.

Она была целиком визуальной – его история. В конце концов, это была его профессия – делать фильмы. И он использовал своё видение, чтобы показать им кусочек прошлого, который преследовал его всю жизнь. Который он никогда не забывал. Без слов. Только картинки.

Вот что он им показал.

Денни и он в постели.

Жаркая летняя ночь.

Они лежат на потных простынях.

Обнажённые. Рядом.

И ласкают члены друг друга.

Удовольствие. Возбуждение. Детская игра. Любопытство. Запахи. Тёплый и твёрдый. И звуки. Потом – чувство стыда. Они никогда не говорили об этом. Не могли. Много лет спустя Денни спросил его, помнит ли он то лето, когда они нашли в ручье рыбу и держали её в бочке. Сосунка. Это был их код. Конечно, сказав он. Он помнил.