Невольничий караван - [7]

, из которого вы сможете сделать украшения вашим женам и дочерям.

По сути своей это была очень хорошая перспектива для арабов: они сделали вид, что она примирила их с чужеземцем, однако злоба их ничуть не уменьшилось, и они очень надеялись, что следующим утром его уже не будет в живых. Чтобы его успокоить, они заверили, что будут сопровождать его, если он оставит подозрения и сдержит свое обещание. Он согласился, но уже в следующее мгновение стало ясно, что его недоверие не прошло, так как если до сих пор он вместе с шейхом ехал во главе каравана, то теперь он предпочитал в одиночестве держаться позади всех.

Арабы сделали вид, будто не замечают этого, но спустя немного времени шейх подозвал к себе одного из хомров и, притворившись, будто объясняет ему дорогу (для чего он с крайне сосредоточенным видом тыкал вытянутой рукой в разные стороны), злобно сказал:

— Этот пес намного умнее, чем казался. Он знает всю эту страну, всех ее жителей и все события, которые здесь происходили.

— И очень точно угадал все, что мы собираемся с ним сделать, — вставил его собеседник. — Хоть бы шайтан схватил его за хвост!

— Лучше уж я это сделаю сам!

— Пожалуйста! Кто тебе мешает?

— Его оружие.

— А разве никто из нас не может отстать от каравана и пустить ему пулю в спину?

— Попробуй! Это было бы лучше всего. Тогда нам не нужно будет ждать до рассвета, а потом делить добычу с Абуль-моутом. Мы бросим его труп здесь, а сами поскачем к источнику, наполним там бурдюки и ночью вернемся назад. Завтра мы будем уже далеко отсюда, и ни одна душа не узнает, чья пуля уложила этого пса.

— Так мне его застрелить?

— Я не хотел, чтобы он был убит нами, но теперь, когда он заставил нас краснеть… Пусть он умрет от твоей пули!

— Что я за это получу?

— Золотую цепь от его часов.

— Не считая той части добычи, которая полагалась мне с самого начала?

— Разумеется.

— Хорошо. Я так близко поднесу к нему сзади ружье, что пуля выйдет у него из груди!

Он остановил своего верблюда и спешился, затем закрепил подпругу таким образом, будто она порвалась, и стал с ней возиться. Все остальные проехали мимо, но чужестранец остановился возле него и сказал дружелюбным, но твердым голосом:

— Этим следует заниматься перед отправлением. Своей остановкой ты нас всех задерживаешь. Как только будешь готов, быстро догоняй нас. Да, кстати, твой туфенк[29] оказался почти под брюхом верблюда: он легко может повредиться, так что лучше я временно возьму его к себе.

Он наклонился со своего высокого седла, поддел метиком[30] ремень висевшего на седле араба ружья, взял его и, улыбаясь, поехал вперед.

Лицо араба изобразило страшное разочарование: ведь ружье теперь было у чужеземца, а пистолета у него не было. Нападение же с ножом с высокого седла было абсолютно невозможным.

— Неужели он догадывается, этот чертов сын и внук? — проскрежетал он. — Ладно, на этот раз он выиграл, но скоро наступит ночь. Тогда он не сможет увидеть, что в него целятся, и я все же успею его застрелить, прежде чем мы достигнем источника.

Он вновь оседлал верблюда и последовал за своими спутниками. Когда он проезжал мимо чужеземца, тот протянул ему ружье со словами:

— Кремень испортился и весь высыпался, так что сегодня ты не сможешь стрелять. Но ты не огорчайся, завтра я дам тебе новый; у меня есть немного кремней в мешке.

Глава 2 ДЖЕЛАБА

Конечно, арабы поняли, что чужеземец нарочно высыпал кремень, и теперь буквально сгорали от нетерпения наконец с ним покончить. Но каким образом они могли это сделать, когда этот дьявол с невозмутимым видом скакал позади всех, держа наготове свое ружье с взведенным курком и бдительно следя за каждым движением спутников?

Время шло, и ландшафт постепенно вновь изменялся: теперь перед всадниками с севера на юг протянулась цепь невысоких гор. Они пересекли ее и вновь оказались среди равнины, слегка поросшей выжженной на солнце травой. Солнце тем временем все больше и больше приближалось к горизонту, и, когда оно коснулось его, шейх остановил своего верблюда и голосом муэдзина вскричал: «Хай эс-сала — становитесь на молитву! Солнце садится в песчаное море, пришел час эль-магриб!»

Все спешились и помолились. Мусульманин должен исполнять свои молебны пять раз в день и непременно совершать при этом омовение независимо от того, где он в данный момент находится. Молитвы эти следующие: утренняя, на восходе солнца; полуденная; послеполуденная, эль-аср, тремя часами позже; эль-магриб, на закате, и еще через час — вечерняя.

Справедливости ради нужно заметить, что в настоящее время эти предписания соблюдаются далеко не всегда, и по мере развития культуры на Востоке мусульманам становится все труднее им следовать.

Все время, пока читалась Фатха, чужеземец оставался в седле. Он вовсе не чувствовал и не хотел показать того пренебрежения к чужой религии, которое усматривали в его поведении спутники; ведь никто, собственно, и не ожидал от него, что он станет принимать участие в их молебне, а обнажить по европейскому обычаю в знак уважения голову он тоже не мог, так как этим он обесчестил бы себя в глазах арабов. По существующему у приверженцев ислама обычаю только цирюльник может позволить себе, не считая это позором, наслаждаться зрелищем благочестивого, обритого наголо мусульманского черепа с одиноким хохолком на макушке. Эту прядь волос никогда не позволяет состригать, так как существует поверье, что если он оступится, шагая после смерти в рай по узкой, как лезвие бритвы, тропе, то ангел Джабраил удержит его за эти оставшиеся волоски и не даст обрушиться в преисподнюю.