Невольница - [3]

Сахават Хусейну нравился способный и целеустремленный юноша, он высоко ценил его и в то же время опасался, даже боялся. И вполне естественно, что там, где поселился страх, не оставалось места для любви. Ему не хотелось, чтобы Нафис встречалась с Юсуфом. Юсуф прекрасно понимал дядю и поэтому, несмотря на всю свою любовь к Нафис, старался по возможности избегать ее. Нафис любила Юсуфа и теперь, но она никак не могла представить, чем кончится эта любовь. Когда он заходил к ним, она была безгранично рада. Спешила приготовить чай, подавала на стол все лучшие кушанья, какие были в доме, оживленно беседовала с ним о чем угодно, лишь бы слышать его голос. И в то же время она постоянно боялась, как бы Юсуф не сказал чего-нибудь, что могло бы не понравиться отцу. И хотя Юсуф вел себя неизменно вежливо, почитал дядю и тетю, Нафис не могла быть спокойна — ей представлялось, что портрет Юсуфа всегда будет казаться не на своем месте в рамке у нее дома. Когда он уходил, она постоянно думала о нем, молила бога о скорейшем его возвращении и молча проливала слезы, если он долго не шел.

Из дома донесся голос госпожи:

— Диву даешься: для этих двоих, что стоят на улице, палящее солнце, видно, кажется лунным светом! Дочка, Нафис, хвала твоему разуму, сама жаришься на солнце и заставляешь Салмана изнывать от жары. Идите-ка сюда! Обед уже подан.

Салман тут же направился в дом.

Нафис взяла со стула привезенные им пакеты, тяжело вздохнула и медленно открыла дверь.

Вся мебель в доме была уже закрыта чехлами. Двери и окна, с которых сняли портьеры, казались голыми. Вся посуда запакована в бумагу и перевязана бечевками.

За этой первой комнатой находилась столовая, где стояли длинный обеденный стол и вокруг него двадцать обитых кожей стульев. Вся остальная обстановка была уже вынесена и погружена. На столе осталась большая стеклянная ваза, в которой увядали белые и красные розы. Гафур и Нилам подавали на стол.

Госпожа уже сидела, наваба-сахиба еще не было. Вошла Нафис и села справа от матери. Салман сел слева. Госпожа обратилась к нему:

— Как это тебе удалось вырваться сюда? — И, не дождавшись ответа, продолжала: — Наваб-сахиб только что рассказал мне, что ты едешь с нами в Найниталь. Это замечательно. У наваба-сахиба с его предвыборной борьбой нет ни минуты свободного времени. Что это случилось с поваром, спрашиваю я? Нилам! Что это за лепешки испек он сегодня?.. Да, так на чем я остановилась?.. Ну да, хоть один мужчина будет в доме там, на чужбине… Вот и отправился грузовик. На два часа запоздали с отъездом. Когда-то они теперь доберутся до Катхгодама. Да, кстати, вот ты едешь с нами, а ты догадался хотя бы захватить с собою теплую одежду?

— Кое-что взял. А кроме того, туда же едет Нафис! Она свяжет мне свитер. А шерсть купить можно и там.

— Не буду я вязать там никаких свитеров, — вспылила Нафис. — Не для этого я туда еду.

— А что же ты будешь там делать? Учеба тебя не интересует, рыбу ловить там не разрешают, ходить пешком ты не любишь. Мух бить?

Госпожа попыталась положить себе котлетку, но котлетка тут же развалилась.

— От радости, что он едет в Найниталь, подлый повар окончательно свихнулся, — заворчала она. — Не поймешь, что это — котлета или просто фарш… Да, шерсти там много и всегда продается самая лучшая. Юношам больше всего идет голубое или сероватое… О чем это я только что говорила?.. На, Нилам, если повар не уехал еще, то возьми это блюдо и швырни ему в физиономию. Котлеты!

Продолжая ворчать, она разломила лепешку и стала макать ее в соус.

2

В маленьком политом водой дворике доктора Рафика стояли несколько кресел и журнальный столик, накрытый клетчатой скатертью. Немного в стороне — еще стол, чуть побольше первого. На нем — настольная лампа, несколько книг и письменные принадлежности.

В одном кресле, откинувшись на спинку, сидел сам хозяин, а на краешек другого присел Юсуф и что-то читал ему, а тот внимательно слушал. Когда Юсуф кончил, Рафик выпрямился в кресле и оказал:

— Прекрасный доклад. Но что ты имел в виду, настойчиво подчеркивая слово «индивидуальность»?

Вам не понравилось слово или сама постановка вопроса? — улыбнулся Юсуф.

Хозяин засмеялся.

— Мои студенты всегда заранее знают, какие слова мне не нравятся. Ты прав, мне не нравится это слово. Но неверна и сама мысль, утверждающая, будто мы должны сбросить со счетов личность как индивидуум. Я хочу спросить: можем ли мы отрицать сам факт, что порой люди, во всем согласные с принципами организации, из-за своего эгоизма, догматизма, отсталости, любви к броским словам, то есть в конечном счете из-за своей индивидуальности, наносят ей вред? Хотя нет оснований сомневаться в их преданности делу.

— Бывает и так.

— А такие, кто ради личных интересов, или для того, чтобы прикрыть свою трусость, или из-за своих упрощенческих взглядов возводят на Ассоциацию самые различные обвинения. Ведь есть такие?

— Конечно.

— Некоторые совсем бросили учиться. А отговариваются тем, что сейчас, дескать, «нет никакого общественного движения, поэтому и душа не лежит к учебе». Ответь мне: не являются ли они — сознательно или бессознательно, виновниками слабости нашего движения?