Невиртуальная реальность - [14]
– Вы ранены, вам плохо?
Макс крепко сжал зубы, глубоко вдохнул-выдохнул и сел.
– Нет, что ты... Просто отдохнуть прилег.
– Уй! У вас кровь идет! – Та самая девушка с невероятно черными волосами, что подхватила «Шма». Она показала на бровь.
– Брился, – отрезал он тоном, не допускавшим дальнейших вопросов.
Только сейчас он заметил, что сирена прекратилась. Отовсюду начали выходить люди. Заводились машины. Девушка опустилась на дорогу рядом с Максимом.
Подбежала Хая-Мушка и, протягивая куклу попросила:
– А можно Тугрик у меня пока останется, ему плохо у злого волшебника.
Макс махнул рукой, и девочка со странным именем убежала.
Он снова обернулся к черноволосой девушке.
«Странно, что она заговорила со мной по-русски, – подумал он. – Хотя нет, слышала разговор с хасидом. Двадцать лет здесь, а акцент неистребим».
– Пить хочешь? – он достал воду.
Она отрицательно покачала головой.
– Сигарету? – Максим жадно закурил.
– Мне страшно, – она уткнулась лицом в колени, плечи задрожали.
Он погладил ее затылок.
– Ну, не переживай, подумай головой. Ничего такого здесь нет, чтобы паниковать. Ну, сколько людей могут погибнуть в Хайфе? Пятьдесят, ну, максимум, – сто. А здесь пятьсот тысяч. Это сколько? Один на пять тысяч. В такую рулетку играть можно.
Плечи задрожали сильнее.
«Уф, подход неверен».
– А ты знаешь, как радар засекает ракету? – Решил сменить тему Макс.
– Да, а кто же этого не знает? – девушка подняла голову. В ее глазах стояли слезы. – Еще и вам могу рассказать. У меня по электронике курс в Технионе.
Он внимательно взглянул в ее лицо. Обычно, если он смотрел на девушек без очков, они все казались ему прекрасными, если, конечно, вписывались в допустимые габариты. Макс это знал и давно решил, что дело в элементарной гормональной интоксикации. Но эта была более чем хороша. Невероятно черные волосы, густые, сросшиеся брови, да и взгляд не такой уж наивный, как казалось раньше. А главное – ее лицо было чистым. Такие чистые лица он видел разве что в журналах.
– Максим, – представился он и протянул грязную руку.
– Рита. Очень приятно.
Ее пожатие было неожиданно сильным. Слезы высыхали.
– Вы хороший человек. Да?
Максим расхохотался.
– С чего же ты это взяла? Спасибо, конечно.
– Я видела, как вы играли с чужим ребенком, плохие люди так не могут. Как вы молились, а потом... вы не хотели мне рассказать, почему вы там лежали, не хотели меня напугать, да?
Максим задумался, бывает же такое, кому-то есть до него дело.
– Просто споткнулся и упал, а вставать не хотелось. Проблем у меня много, вот лежал и думал... Спасибо тебе, милая.
– Максим, а можно вас попросить? Вы ведь воевали, да?
– Приходилось.
– Видно, что вы храбрый. А я трусиха жуткая. Вы можете проводить меня домой? Это не далеко, верхний Адар, минут пятнадцать.
В ее голосе была отчаянная просьба и страх, что он откажет. Максим печально улыбнулся. «Ах, если бы, если бы». Он постучал по асфальту шваброй.
– Не могу, плохой из меня ходок.
– Не хотите? Я не могу одна!!!
«Еще чуть-чуть, и разревется».
– О`кей. Сама спросила. Видишь ли, моя левая нога не ходит. Счастье, что я могу, опираясь на нее, перенести правую, а потом подтащить левую, и снова. Война – плохое время для инвалидов. Ты, Рита, мне очень симпатична, но не могу...
Она с ужасом уставилась на Максима.
– А... это пройдет?
– Все может быть... Правда, до сих пор ни у кого не проходило.
Рита придвинулась вплотную к Максиму и, посмотрев в его глаза сказала:
– А давайте пойдем пока вместе, вы будете опираться на меня, а мне с вами не страшно. Хорошо?
Он улыбнулся.
– Хорошо. Но на «ты». Ладно?
Рита кивнула.
– Тогда пошли.
Он встал, и, обняв девушку, заковылял.
Максим улыбнулся, вспоминая, как полчаса назад он малодушно думал о смерти.
«Как слаб бывает человек», – ухмылялся он, – «когда он, парализованный лежит под бомбежкой»...
20
Странно, но, обняв девушку, идти было менее удобно, чем одному. Но... Как же отпустить? – Сколько же тебе лет, Рита, что ты в Технионе учишься? Извини, конечно, за вопрос.
– А что здесь такого? Восемнадцать и два месяца. Уже совершеннолетняя. Могу пить водку и играть в карты. А в Технионе... Только один курс. Армия оплатила. – Она с вызовом посмотрела на Макса. – Да. Я теперь сама за себя отвечаю. Уже самостоятельная и половозрелая!
– Ну-ну... – Ухмыльнулся мужчина. – 18 лет – опасный возраст. Сил много, а мозгов мало...
– Это у меня, что ли? – Рита не решила, стоит ли обижаться.
– Ну не у меня же. – Максим решил играть роль старого мудрого друга. – У меня мозгов много, да вот сил мало. Ну ладно, не хмурься, я просто завидую. Ну и когда же ты призываешься?
– 24 февраля. Вот курс закончу и пойду. Авиация.
– Самолеты? Вертолеты?
– Прицелы. Но куда, еще не знаю. Боюсь ужасно, оружие еще в руках не держала.
– Ничего, – успокоил Максим, – настреляешься. Родину любить – не березки целовать. Или что там у нас, кактусы?
– Придумаешь тоже, кактусы целовать!
– А-А! Это из фольклора Советской армии.
Максим вспомнил, как они, маршируя по плацу орали:
«Росси-я. Родимая моя.
Родны-е. Березки-тополя.
Как дорога ты для солдата.
Родная русская земля!»
Правда, грузины и узбеки, чеканя шаг, горланили:
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.