Невиновные - [7]

В общем, это были ненастоящие похороны.

Может быть, что-то переменилось в нем самом? Трудно сказать. Жан-Жак и Марлен смотрели на него не так, как прежде, их глаза выражали любопытство.

Он как бы перестал быть мужчиной, отцом семейства, как другие. Он стал вдовцом и в этой новой роли чувствовал себя не в своей тарелке.

До самых похорон на кладбище в Иври всеми формальностями занимался Брассье. Это он, внимательно прочитав страховой полис, посоветовал Селерену отказаться от иска к владельцу фургона.

Если бы только люди, с удивлением наблюдавшие за ним, могли знать, до чего он устал! Те, кто работал с ним в мастерской, догадывались об этом по тому, как он теперь работал: без веры в себя, без вдохновения, – и они перестали непринужденно болтать, надеясь, что он отойдет.

– Сходить за бутылкой, патрон?

– Если вам хочется...

Но сам он не пил божоле, которое приносил Пьерро.

Ни они и никто, даже Натали и его собственные дети, казалось, не понимали, что он никогда уже не станет таким, как прежде. Он и сам себя спрашивал, как это его угораздило прожить столько лет в такой полной, почти детской беззаботности.

Время тянулось мучительно, все виделось в сером цвете, все было сосредоточено от рассвета до заката на одном-единственном человеке, которого больше не было на свете.

И странное дело: несмотря на все, он чувствовал большую близость со своей женой, чем при ее жизни.

Он был хорошим мужем, спору нет, по крайней мере сам он был в этом убежден. У него никогда не было любовных похождений, связей с другими женщинами. Он всем сердцем любил свою Аннет.

Он никогда не противоречил ей, напротив, всегда уступал, когда между ними возникал какой-нибудь спор. Теперь они словно слились в единое целое навсегда, и каждая прожитая вместе минута была значимой.

Прошлое внезапно накатывало на него волнами, и товарищи по работе поглядывали на него украдкой, словно на пробудившегося лунатика.

Вот, например, их первое путешествие, ставшее в то же время свадебным. Ни он, ни она никогда не ездили дальше Ньевра и Кана, где жили их родители.

И тогда они решили провести три дня в Ницце. Хотя это и не было так уж оригинально, но им хотелось увидеть Средиземное море.

В поезде он проснулся чуть свет, взбудораженный сказочным пейзажем, в котором особенно завораживал цветущий миндаль.

Раньше он видел миндаль только на календарях, поэтому тут же разбудил Аннет, которая не выразила такого восторга, как он, но тоже приникла лицом к оконному стеклу.

Показались первые кактусы, потом – первые пальмы. Он брал ее руку, а она рассеянно опускала ее, и только теперь он начинал кое-что понимать. Ибо помимо его воли эти подробности сохранились у него в памяти.

Они отправились позавтракать в вагон-ресторан, и оба сидели в вагоне-ресторане впервые в жизни.

– Ты счастлива?

– Да.

И вдруг – синее море, такое же синее, как на открытках, а в море – белые лодки рыбаков.

Теперь, когда она умерла, он открыл для себя, что прожил с нею двадцать лет и толком так и не узнал ее. И теперь он пытался задним числом понять ее.

Окна гостиницы в Ницце выходили на море. Он, не отрываясь, смотрел на него, а жена в это время раскладывала по местам их вещи.

– Иди сюда, посмотри...

– Сейчас...

– Вон большой пассажирский корабль на горизонте...

Она из вежливости подошла к нему.

Вечером его постигло небольшое разочарование. А если по правде, то большое, так как оно должно было подспудно сопутствовать ему на протяжении всей их супружеской жизни.

Когда он стал нежно ласкать ее, то не смог вызвать в ней ни малейшего отклика, ее тело даже не вздрогнуло. Он видел ее лицо очень близко, словно на экране крупным планом, и это лицо ровным счетом ничего не выражало.

Ему стало даже как-то совестно оттого, что удовольствие получает он один.

Но разве такое не случается довольно часто? И кое у кого из его приятелей бывало такое, но со временем все как-то налаживалось.

– Может, пойдем прогуляемся по Английскому бульвару?

Она соглашалась без особого восторга и даже не брала его под руку, просто шла рядом.

– Как красиво!..

Он боялся наступления новой ночи. Что было тому виной – неловкость, эмоциональность?

Она по-прежнему не реагировала на ласки, но улыбалась ему как ребенку.

– Ты во мне разочарован?

– Нет.

– Я не виновата, Жорж. Наверное, я не так устроена, как другие женщины. Надеюсь, со временем это пройдет...

– Конечно. Главное, не бери это в голову...

Он всячески старался угодить ей, и на каждое проявление нежности она отвечала благодарной улыбкой.

Можно было сказать, что их любовь была целомудренной. За пределами спальни она становилась самой собой и лишь много месяцев спустя начала чувствовать хоть какое-то удовольствие.

И все же она по-прежнему запиралась в ванной комнате. Он ни разу не видел ее в ванне или под душем. Лишь изредка ему удавалось какое-то мгновение видеть ее обнаженной.

Она снова занялась своей работой и, несмотря на свою кажущуюся хрупкость, развила бурную деятельность.

– Тебе незачем работать. Я зарабатываю достаточно для нас двоих.

Тогда он работал еще на улице Сент-Оноре, и там ему очень хорошо платили. Они подыскали себе квартиру на бульваре Бомарше, которую вскоре расширили за счет соседней. Детей у них еще не было.