Невинные дела. Роман - [50]

Именины Элеоноры Прукстер, пышнотелой супруги директора «Прожекторного общества», справлялись со сдержанной торжественностью. Бывало небольшое, но высшее общество города Медианы. Торжество по традиции обрывалось молитвой. И вот этот момент как раз и беспокоил господина Прукстера. Из года в год молитву читал настоятель храма святой Бернадетты, преподобный Фредерик, весьма уважаемый и популярный в городе пожилой священник. Но теперь он превратился в «белую ворону». Еще бы: он подписал коммунистическое воззвание против атомной бомбы и, призвав к тому же свою паству, доставил сторонникам мира не одну сотню подписей. Господин Прукстер вначале колебался: не пригласить ли на этот раз другого священника, демонстративно выразив этим свое неодобрение отцу Фредерику? Впрочем, вряд ли это подействовало бы: после того как священник выступил в поддержку воззвания, авторитет Фредерика среди прихожан даже поднялся. В таком городке, как Медиана, все быстро становится известно, и «демонстрация» хозяина против священника скорей, пожалуй, повредит хозяину, а это особенно неприятно во время забастовки. Придя к такому выводу, Прукстер решил ничего не менять: молитву будет читать Фредерик. А может быть, потом, за ужином, удастся деликатно объяснить священнику его заблуждения. Не надо закрывать для него возможности вернуться в приличное общество…

К девяти часам вечера начался съезд гостей. В круглом зале отец Фредерик прочитал молитву. Затем общество перешло в столовую, где сразу завязалась беседа.

Что такое высшее общество в таком глухом углу, как Медиана? Это прежде всего один местный «король» (то есть в данном случае господин Прукстер), мэр, судья, несколько преуспевающих бизнесменов, пара редакторов (ибо партий и газет две), глава какого-нибудь наиболее влиятельного патриотического ордена, ну и еще несколько таких же замечательных личностей. Следует со вниманием отнестись к этой провинциальной финансово-демократической аристократии: нигде аристократический дух так не силен, как у провинциалов, - именно потому, что их считают провинциалами, они из кожи лезут вон, чтобы доказать себе и другим, что и столичным гордецам есть чему у них поучиться.

Вот, например, господин Иолш, мэр города Медианы. И «Медианский курьер» и «Медианский глашатай», несмотря на принадлежность к разным партиям, единодушно признавали господина Иолша самым представительным мэром во всей республике. Средний бизнесмен, он прожил незамеченным до пятидесяти лет, когда его пышная шевелюра поседела и все вдруг были поражены той величественной осанкой благородного деятеля, какую придала ему седая грива. Вот тогда-то он и был выдвинут кандидатом на пост мэра. Его успех являлся живым опровержением злостных криков недоброжелателей великанской демократии о том, что лишь один карман позволяет здесь занять выборную должность. Нет, капитал Иолша для столь почетной должности был недостаточен - мэр Иолш мог с гордостью сказать, что успехом он обязан лишь своей голове. Он это знал, был влюблен в свою седую гриву, как тенор в свой голос, и с неподражаемым достоинством носил ее.

Не менее примечателен был и судья Сайдахи. Он обладал даром своеобразного красноречия, главною прелестью которого была привычка повторять в фразе одни и те же слова, и притом самые незначительные, благодаря чему вся его речь приобретала весьма значительный вид. Там, где человек не юридический ограничился бы двумя словами, судья Сайдахи повторял их много раз, перемешивая с десятком других слов, мало имеющих отношения к предыдущим, и благодаря этому оставлял своих слушателей в недоумении, что же именно он хотел сказать. По мнению многих, это был идеал юридической речи. Во всяком случае, речь судьи Сайдахи заставляла размышлять, а потому и признавалась глубокомысленной.

Господин Милбэнксон и господин Пэрч, враги-близнецы, редактор «Медианского курьера» (партия «раки») и редактор «Медианского глашатая» (партия «крабы»), представляли полную физическую противоположность друг другу, что, конечно, было очень хорошо: надо же, чтобы представители двух враждующих партий хотя бы внешне различались, если они до сих пор не могли договориться, в чем их политические расхождения. Господин Милбенксон был высок, худ, с длинным лицом, на котором часто появлялась тонкая ироническая улыбка, заменявшая ему в обществе ум. Господин Пэрч был невысок, полон, с круглым, добродушно улыбающимся лицом, ни иронической улыбки, ни ума не имел, а впрочем, в нем и не нуждался, так как был очень пронырлив - как известно, это выгодней всякого ума.

Остальные члены этого высокого общества вряд ли нуждаются в подробных описаниях: их характеристики - вывески их предприятий.

Главный же мастер «вольных тюремщиков» господин Бернард Дакнайр был уже достаточно охарактеризован, но, к сожалению, на именинах в этом году не присутствовал; как известно, он выполнял ответственное поручение господина Прукстера по организации охраны его завода.

Присутствовал, правда, еще некий третьестепенный заезжий музыкальный критик. «Деловой салон» с некоторым опасливым любопытством относится к представителям «чистого искусства», но всякая хозяйка чувствует себя несчастной, если не может угостить свое общество какой-нибудь диковинкой, будь то музыкант, художник, поэт или критик. Это так же приятно, как пряная приправа к жирному блюду. Но достать такую приправу в Медиане не так-то легко. И госпожа Элеонора Прукстер была счастлива, что при посредстве редактора Пэрча залучила к себе на именины проезжего гостя. С наивной хитростью она выдала его за знаменитость, что было, впрочем, не так трудно, так как медианский деловой мир не очень-то разбирался в музыкальных знаменитостях. Критик, объезжая страну по поручению какой-то газеты для собирания материалов о местной музыкальной жизни, попал в Медиану, очевидно, по недоразумению: здесь только один джаз в местном кабаре «Рыжая страсть» и то лишь в редкие, счастливые минуты имел нечто общее с музыкой, вообще же музыка не могла быть в Медиане выгодным бизнесом. Впрочем, и сам музыкальный критик был равнодушен к музыке, как спящая на радиоприемнике кошка: музыка для критика также была лишь тепленьким местечком.