Невидимые бои - [27]
Николай знал, сколько героических дел совершили тысячи чекистов в мирное время и во время войны, охраняя безопасность советской Отчизны, мирный труд ее людей! Не случайно в народе высокое звание чекиста стало синонимом беззаветной преданности делу революции, отваги в борьбе с врагом.
Тем горше было от сознания: видимо отдельные звенья этого аппарата использовались кликой Берия — Абакумова — Меркулова для раскрытия несуществующих «заговоров», измышления несуществующих преступлений. Зарабатывая на этих, по существу провокационных, операциях, дутый, липовый авторитет, они в то же время посягали на высокий авторитет государства — ведь друзья, товарищи по работе «врагов», «разоблаченных» ими, знали, что в них нет ничего «вражеского». Массовый характер таких искусственно вызванных репрессий, порождая сомнения в справедливости Советского государства, наносил ему большой ущерб.
Что касается самих овеянных революционной славой органов ЧК, то простое устранение из них честных коммунистов считалось недостаточным. На их трагическом примере враги партии считали нужным «научить» остальных: преодолеть сомнения одних, запугать других, привлечь к себе третьих. Они смотрели вперед, эти авантюристы, — им надо было устранить надолго, навсегда свидетелей их преступлений. И они отнимали жизнь у ни в чем не повинных людей. Они хотели наглядно продемонстрировать, что каждый чекист, который попытается преградить им путь, будет уничтожен, как Игорь Кедров, — быстро и беспощадно. Многие замечательные советские разведчики и контрразведчики сложили головы в этой неравной борьбе с врагами партии и Советского государства.
Николай и раньше слышал обрывки таких историй, кровавых и трагичных. Но он, разумеется, не знал тогда, как не знали честные чекисты — а их было подавляющее большинство, — о всей грязной кухне, на которой — пока безнаказанно — вершили свои черные дела враги партии.
А пока — с ходом следствия — разрасталось, укреплялось убеждение Николая в том, что он столкнулся с чем-то огромным, сильным, чудовищным. Может быть, все это провокация врага? Ведь его коварство не знает предела — не раз развертывал враг такие чудовищные провокации, что сознание неискушенного человека не могло разгадать их, распознать их подлинный тайный смысл. Ведь истребление руководящих кадров Советской Армии во главе с талантливыми полководцами Михаилом Тухачевским, Якиром, Блюхером и многими другими было результатом чудовищной провокации, разработанной и осуществленной германской военной разведкой. Агенты фашистской разведки открыто бахвалились тем, что, подсунув Сталину — через Бенеша — фальшивые «доказательства» «виновности» военных, они добились истребления многих сот кадровых советских командиров, имевших боевой опыт гражданской войны. Когда он находился за рубежом, на опасной подпольной работе, до него доходили слухи об этой провокации. Но Николай не верил им. Чудовищной провокацией он считал не истребление красных командиров, а именно слухи о том, что их гибель — результат маневра врага. Как и большинство советских людей того времени, Николай верил в непогрешимость Сталина, считал, что он наделен сверхчеловеческой прозорливостью, ограждающей его и страну от ошибок и коварных диверсий врага. Да, контрразведка противника могла затеять сложную провокацию.
«Не может быть, чтобы провокация удалась», — думал Николай. Партии — он это знал — удавалось распутать истории и посложнее той, которая могла быть сплетена вокруг него. Правда должна победить!
Лишь несколько месяцев спустя поняли следователи свою ошибку. Стойко вели себя на допросах Борисов, Кузьмин, Иванов. Три коммуниста, крепко, дружески поддерживавшие друг друга, — это большая сила. Перед этой силой оказались бессильными провокаторы.
Кузьмина и Иванова убрали из камеры 101. Дальнейшую их судьбу Николай узнал значительно позже.
Есть счастье в битве
Все реже вызывал Кутинцев на допрос Николая. Теперь, во время их все более редких встреч, Николай чувствовал в поведении следователя растерянность. По инерции следователь еще задавал провокационные вопросы, но уже явно не надеясь на успех задуманной провокации.
Николай видел: подавлен, расстроен его следователь. Похудел. Часами высиживает на допросе, не задавая ни одного вопроса, тупо уставившись в пространство. Неужели ему уже ясно, что его подследственный ни в чем не виновен? Когда Николай обращался к нему с каким-нибудь вопросом, Кутинцев вздрагивал и, не отвечая, отсылал его в камеру.
Интуитивно Николай чувствовал: тяготит следователя отнюдь не проблема его успехов во французском — язык он окончательно забросил уже давно. Нет, дело тут явно не в этом. Что-то происходит там, на воле. Какие-то серьезные события в стране выбивают Кутинцева из привычной колеи, лишают покоя, заставляют — не впервой ли? — о чем-то размышлять. Видать, нелегки эти раздумья — не одна жизнь, наверное, на совести этого робота, если, конечно, у него еще осталась совесть.
Глядя на своего, теперь уже побежденного противника, Николай радовался. Выдержал. Не сдался. Не сломили. А ведь мог дрогнуть, упасть на колени, начать просить, умолять. И погибнуть — опозоренный, оплеванный, оскорбленный, униженный. Да, Николай, ты выполнил свой долг коммуниста-чекиста. Чекисты не сдаются. Сдаются их враги.
В начале семидесятых годов БССР облетело сенсационное сообщение: арестован председатель Оршанского райпотребсоюза М. 3. Борода. Сообщение привлекло к себе внимание еще и потому, что следствие по делу вели органы госбезопасности. Даже по тем незначительным известиям, что просачивались сквозь завесу таинственности (это совсем естественно, ибо было связано с секретной для того времени службой КГБ), "дело Бороды" приобрело нешуточные размеры. А поскольку известий тех явно не хватало, рождались слухи, выдумки, нередко фантастические.
В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.
Повседневная жизнь первой семьи Соединенных Штатов для обычного человека остается тайной. Ее каждый день помогают хранить сотрудники Белого дома, которые всегда остаются в тени: дворецкие, горничные, швейцары, повара, флористы. Многие из них работают в резиденции поколениями. Они каждый день трудятся бок о бок с президентом – готовят ему завтрак, застилают постель и сопровождают от лифта к рабочему кабинету – и видят их такими, какие они есть на самом деле. Кейт Андерсен Брауэр взяла интервью у действующих и бывших сотрудников резиденции.
«Иногда на то, чтобы восстановить историческую справедливость, уходят десятилетия. Пострадавшие люди часто не доживают до этого момента, но их потомки продолжают верить и ждать, что однажды настанет особенный день, и правда будет раскрыта. И души их предков обретут покой…».
Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.