Невидимые бои - [26]

Шрифт
Интервал

Но главное — окончилось одиночное заключение. Теперь он был вместе с Павлом Кузьминым, одним из руководящих партийных работников Ленинграда, арестованным по дутому и фальшивому «ленинградскому делу». Как и Николай, Кузьмин долго сидел в одиночке, как и он, изголодался по живому человеческому общению. Это был веселый, жизнерадостный человек. Ни жесточайший режим следствия, ни издевательства следователя не могли лишить его душевного равновесия, оптимизма.

— Еще бы одного коммуниста нам сюда. Можно было бы создать свою партгруппу, — говорил он полушутя, полусерьезно. — Партгруппу камеры № 101.

Третий коммунист не заставил себя ждать. Однажды в камеру привели Михаила Иванова. Коммунист, главный инженер главка одного из министерств РСФСР, он был плох — ослаб, упал духом. Издевательства следователя довели его до состояния почти полной прострации. Только забота, дружеская поддержка Борисова и Кузьмина спасли его от неминуемой гибели. Иванова подкормили. А главное — товарищеской поддержкой, душевными беседами привели в состояние психического равновесия. Общее несчастье сблизило, сплотило этих коммунистов.

Подолгу рассказывали они друг другу о своих женах, детях, о жизненном пути, о работе в комсомоле, партии.

— Мы должны всегда помнить, — говорил Павел Кузьмин, — мы коммунисты. Мы имеем дело с опасными провокаторами, пробравшимися в партию. Наш долг перед партией — не поддаваться на провокации, не оговаривать ни себя, ни товарищей, не подписывать фальшивых протоколов. Только так мы можем помочь партии разобраться с этими провокаторами, до конца разоблачить их. Я не думаю, что им удастся долго обманывать Центральный Комитет.

Кузьмин стал душой «парторганизации № 101», как товарищи стали себя называть. У человека оказался истинный, глубокий талант к партийной работе. Даже здесь, в сложных условиях, Павел сумел сцементировать коллектив, подбодрить товарищей, вселить в них веру в то, что партия справедлива и прозорлива. Крепко полюбили его Борисов и Иванов за непоколебимый жизнеутверждающий оптимизм.

Теперь вечерами в камере было почти уютно. Иванов дремал — надзиратели смотрели на это сквозь пальцы, видимо, тоже по приказу. Борисов и Кузьмин, сидя на койке, играли в шахматы: 2760 партий за то время, пока они были вместе.

— Ты говоришь, старые коммунисты, — негромко говорил Кузьмин. — Почему на них упал молот репрессий? Эти люди, брат, революцию делали. Для них нынешнее руководство — это еще не истина в последней инстанции. Они с Лениным работали. А Ленин — это кристальный источник веры. Читал его? Мысль какая! Ясная, чистая, что горный ручей. А как он был правдив, как откровенен с партией, с народом.

Для старых коммунистов партия — родной дом. Судьбы социализма, коммунизма — самое дорогое в жизни. Видят они, не так что-то делается — сейчас же в ЦК. А то и Сталину писали. Если их царь да жандармы не остановили, разве кто-то может их запугать?

У них огромный революционный опыт. С вершины этого опыта выступали они с советами, критиковали ошибки, упущения. Ну а эти, — Кузьмин кивал головой в сторону надзирателей, — ему, видать, шептали: ты вождь, а они что? Старье! Авторитет твой подрывают…

Лишь несколько лет спустя, в дни исторического XX съезда партии, стала ясна вся картина событий тех лет.

Наклеивая старым коммунистам ярлык «врага народа», их пытались изолировать от народа, оторвать от этой священной почвы, придававшей им силу. Подобный ярлык исключал возможность обсуждения их точки зрения — ведь с врагами не дискутируют, их бьют. И уж если «докатывались» старые коммунисты до такого падения, выходило: действительно, прав Сталин, ломая им хребты.

«Измены» старых коммунистов таким образом подтверждали «прозорливость» Сталина, «доказывали» «непогрешимость» его «предвидения» и, естественно, усиливали власть бериевской клики. Эта клика медленно прибирала к рукам человека, стоявшего во главе партии и государства. Окружая его ореолом непогрешимости, препятствовала постановке в высших органах партии насущных вопросов социалистического развития.

После XX съезда партии Николаю стало ясно, что в «случайности» его ареста была своя система. Берия нужны были жертвы. Ему было, конечно, известно, что многие чекисты начинали сознавать опасность, создаваемую для дела социализма, коммунистического строительства бериевской кликой. Они видели, что Берия пытается создать аппарат, преданный лично ему. О, у него были далеко идущие планы, у этого грязного, льстивого человека. Он мечтал о тех днях, когда «смена поколений» предоставит ему «золотой шанс». Деспотичный князек по натуре, невежественный, грубый и властолюбивый, он считал себя ничем не хуже Сталина. Он рассчитывал унаследовать его личную власть, поставить себя над партией, навязать ей свое руководство.

Несмотря на вредоносную деятельность Берия и его подручных, работа по ликвидации, обезвреживанию вражеских лазутчиков продолжалась. Подавляющее большинство чекистов — честные коммунисты, беззаветно преданные партии, Родине, делу коммунизма, — не жалели сил и часто жизни, вкладывая в доверенное им дело весь свой ум, талант, глубокие знания, творческие — поистине творческие — усилия и добиваясь серьезных успехов в защите интересов государства.


Рекомендуем почитать
Петля Бороды

В начале семидесятых годов БССР облетело сенсационное сообщение: арестован председатель Оршанского райпотребсоюза М. 3. Борода. Сообщение привлекло к себе внимание еще и потому, что следствие по делу вели органы госбезопасности. Даже по тем незначительным известиям, что просачивались сквозь завесу таинственности (это совсем естественно, ибо было связано с секретной для того времени службой КГБ), "дело Бороды" приобрело нешуточные размеры. А поскольку известий тех явно не хватало, рождались слухи, выдумки, нередко фантастические.


Золотая нить Ариадны

В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.


Резиденция. Тайная жизнь Белого дома

Повседневная жизнь первой семьи Соединенных Штатов для обычного человека остается тайной. Ее каждый день помогают хранить сотрудники Белого дома, которые всегда остаются в тени: дворецкие, горничные, швейцары, повара, флористы. Многие из них работают в резиденции поколениями. Они каждый день трудятся бок о бок с президентом – готовят ему завтрак, застилают постель и сопровождают от лифта к рабочему кабинету – и видят их такими, какие они есть на самом деле. Кейт Андерсен Брауэр взяла интервью у действующих и бывших сотрудников резиденции.


Горсть земли берут в дорогу люди, памятью о доме дорожа

«Иногда на то, чтобы восстановить историческую справедливость, уходят десятилетия. Пострадавшие люди часто не доживают до этого момента, но их потомки продолжают верить и ждать, что однажды настанет особенный день, и правда будет раскрыта. И души их предков обретут покой…».


Сандуны: Книга о московских банях

Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.


Лауреаты империализма

Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.