Невидимки за работой - [42]

Халлеса одолевала досада. Среди этой пестрой компании Глэдис, да и любая женщина была бы вполне на месте. Диане тоже не на что будет обижаться, если он сумеет убедить ее приехать в следующий раз.

— Один как перст? — раздался рядом с ним голос Уэлтона. — Что, не приехала ваша? Или вы никого не звали? Ведь вам же, наверно, сказали про вечер с дамами?

— Сказали… Но времени было слишком мало.

— Для рекогносцировки, да? — подхватил Уэлтон, ухмыляясь. — Ну, ничего, к следующему разу вы уже заблаговременно подготовите почву.

Халлес приметил, что и к Уэлтону не приехал никто, но воздержался от вопроса, понимая, что это было бы бестактно.

В гостиную подали чай. Произошел короткий обмен любезностями между теми, кто уже встречался здесь раньше. Но общий разговор не клеился, каждая пара держалась особняком. Халлеса познакомили кое с кем из гостей, но, чувствуя себя одиноким в этой толпе, он скоро ушел в свою комнату — поработать.

В три четверти шестого по всему дому раздались звонки. Халлес вышел в коридор. Сосед его тоже вышел из своей комнаты и, закрывая дверь, сказал кому-то через плечо: — Ты побудь здесь, детка. Я, наверно, не задержусь.

— Что такое могло случиться? — сказал Халлес.

— Понятия не имею, — пробурчал сосед. — Очень это некстати!

Когда все мужчины сошлись в столовой, на возвышение поднялся Гарстенг. Видно было, что он сильно взволнован.

— Прошу всех сесть, — начал он, тяжело переводя дух. — Создалось очень неудобное положение. Я получил телеграмму, что председатель Американского комитета упорядочения европейской литературы, мистер Уобеш Купферштехер приедет к нам сегодня вечером и пробудет до завтра. Я пригласил его довольно давно, когда узнал, что он в Англии. Он тогда ответил, что постарается урвать время для посещения, но что программа у него очень обширная и вряд ли он сможет заблаговременно известить меня о приезде. Ну, и в телеграмме сказано, что он будет здесь около половины седьмого…

Что следует говорить о нашей организации, вы все знаете: это сообщество или, если хотите, колония писателей, которым предоставлена возможность жить здесь за небольшую плату благодаря щедрости лорда Клигнанкорта. Все вы пишете не по заказу, а то, что вам хочется.

С этой стороны все в порядке. Но очень неприятно, что визит мистера Купферштехера совпал с нашим «вечером с дамами». Вам известно, как бдительно общественное мнение Америки следит за нравами в других странах. Мистер Купферштехер — видный деятель, официальное лицо, и, конечно, он не одобрит ничего такого, к чему могли бы придраться всякие женские организации в Штатах. Один намек, сплетня — и на него обрушатся «Дочери американской революции», а за ними тысяча других женских организаций, и будет беда! Я, ей-богу, не знаю, как быть. У большинства сегодня гости. У меня тоже. Мы не можем отослать их домой, не можем и спрятать их. Что же с ними делать? Есть какие-нибудь предложения?

Гарстенг отер лоб и сел.

Тогда встал Уэлтон.

— Я полагаю, выход только один. Мы представим этому янки всех дам как писательниц. Объясните ему, что у нас тут заведение для лиц обоего пола, на манер американских колледжей. Когда поведете его осматривать дом, покажите ему две-три комнаты наверху, а про женщин скажите, что все они живут в отдельном флигеле, куда ни одному мужчине ни при каких обстоятельствах не разрешается и ногой ступить. А каждый из вас, друзья, пусть уберет подальше вещи своей девушки — чтобы не было никаких пудрениц на туалетном столе, не висели на стульях платья и не валялись где попало дамские туфельки. Все это убрать нетрудно.

По лицу Гарстенга было заметно, что чувство облегчения еще борется в нем с тревогой.

— А как вы думаете — дамы пойдут нам в этом навстречу?

Ответом было дружное утвердительное мычание.

Наморщив лоб, Гарстенг старался сообразить, какие еще могут возникнуть затруднения.

— Прошу на меня не обижаться… но не все дамы могут сойти за писательниц.

— И слава богу! — ввернул Мертон.

— Я хотел сказать — есть женщины совершенно очаровательные, но их все же никак нельзя принять за писательниц.

— Бросьте, — вмешался Уэлтон. — Все это ерунда. Не существует какого-то определенного типа писательницы. Одни напоминают Нелли Уоллес, другие — очень женственны и вполне светские дамы. Особенно в Америке. Так что насчет их внешности беспокоиться нечего. Вот если бы вы сказали, что не все наши дамы способны поддерживать разговор в том духе, в каком нужно, — это было бы разумное возражение. Но и тут найдется выход. Каждый научит свою девушку, что и как ей говорить. Это на самый крайний случай. А мы познакомим американца только с двумя-тремя: отберем таких, которые и о литературе могут поговорить и вообще лицом в грязь не ударят. Вот ваша, например, как? Подойдет?

Гарстенг покраснел.

— Она и на самом деле писательница.

— Отлично. Одна есть. Нет ли еще литературных дам?

Никто не откликнулся.

— А таких, что могли бы хорошо сыграть эту роль?

Кэдби, Портер, Тревельян и еще кто-то предложили своих подруг, сказав, что они, вероятно, смогут удачно разыграть любую комедию.

— Замечательно! Значит, пять. Беверли — шестая. Нет ли еще кого? Не подойдет ли ваша умница, Порп?