Невидимка - [6]

– Нет, ничего. Просто я нормальный, – продолжил я, – как и все остальные нормальные люди. Я не высокий, как жираф, и не маленький, как хоббит, не толстый, как сарделька, и не худой, как макаронина… ну, в общем, нормальный.

Мне кажется, я минут двадцать старался объяснить, в чем заключалась моя нормальность, сравнивая себя с одноклассниками.

Сказать по правде, еще несколько месяцев назад меня можно было смело считать самым нормальным из нормальных. Любой, кто наблюдал бы за мной какое-то время, не нашел бы ни одной черты, которая заслуживала бы особого внимания окружающих.

Например, я не ношу очки и зрение у меня почти идеальное – я вижу даже самую маленькую букву на доске практически из любой точки класса. А после того случая с осиным гнездом я заметил, что зрение у меня стало намного лучше, чем у других людей: я могу различать с дальних расстояний вещи, которых больше никому не разглядеть, а еще умею видеть в темноте. У меня есть и такая способность… но, конечно, об этом я не говорю ни слова.

Я не ношу всякие металлические приспособления на зубах: ни маленькие, ни большие, как были у Вилли Вон-ка а детстве. Правда, у меня два передних резца немного велики и кривоваты: левый смотрит вправо, а правый – немного влево, но это почти незаметно, а когда рот закрыт, так и вообще не видно. С закрытым ртом я это замечаю, когда там застревают кусочки еды, и я несколько минут шевелю языком, чтобы достать их оттуда.

Так что я нормальный, такой нормальный, что даже представить себе не мог, как со мной случится то, что случилось, и как за короткий срок я превращусь из кого-то обычного в кого-то настолько… особенного. Я вполне себе нормальный практически во всем – я говорю «практически», потому что у меня все-таки есть один недостаток, но об этом я ей не расскажу.

Это немного странный недостаток, поскольку о его существовании я ничего не знал… Вернее, так: я знал, но не думал, что это считается недостатком. А оказалось, что считается, и в зависимости от того, где он проявляется, он может быть очень большим.

Этот недостаток сразу не различить. Чтобы о нем узнать или его заметить, надо провести со мной какое-то время, возможно целый день, и то сразу не догадаешься. Хотя я быстро понял, что это недостаток. Он влияет на очень многие вещи в моей жизни: на то, как я говорю, как пишу, как общаюсь с остальными… Недостаток, из-за которого, в общем, я и оказался на больничной койке.

Девочка с сотней браслетов на руке

Браслеты не перестают двигаться на ее руке.

Она сидит на диване, глядит – не видя – на часы в своем мобильном телефоне, притворяется, что смотрит телевизор, хотя на самом деле ее мысли витают где-то очень далеко.

Она еще не знает, что ему сказать, но точно уверена, что хочет пойти и встретиться с ним сегодня, хотя внутри все умирает от страха, хотя все ее тело дрожит, когда она заходит в палату, хотя слова не выходят изо рта, хотя ее сердце разбивается на мелкие осколки… Но она должна пойти и встретиться с ним. Дальше так продолжаться не может, у нее больше нет сил сидеть запершись в своем доме, а главное – в своих мыслях.

Сейчас он стал снова видимым, но вдруг так будет не всегда? Вот почему она так торопится увидеться с ним: вдруг он опять превратиться в невидимку и она уже не сможет сказать ему все, что происходит у нее внутри?

Снова смотрит на экран мобильного телефона.

Уже скоро, уже сегодня днем.

Пересматривает фотографии, на которых они вдвоем, но вроде как не вместе. И теперь, когда она почти потеряла его, присмотревшись внимательнее к снимкам, она вдруг понимает, что везде и всегда их взгляды – и их улыбки – пересекались.

Она хватается за карман брюк, чтобы убедиться, что письмо, которое она писала столько дней, все еще там. Единственное, чего она не знает, так это хватит ли ей сил его отдать.

Она нервничает.

Очень.

И пока она не готова к этому, но сейчас она об этом, конечно, не знает.

Еще я ничего не рассказываю ей о моей способности становиться невидимым. Хотя она об этом наверняка слышала, ведь это показали по всем новостным каналам. Вернее, она знает саму историю, поскольку по закону о защите несовершеннолетних мое лицо по телевизору показывать нельзя.

На этом все, мы больше ни о чем таком не говорили. Она сказала, что сегодня мы просто познакомились друг с другом, а завтра встретимся снова и что впереди нас ждет еще много дней, когда мы сможем поговорить, даже после того, как я выпишусь из больницы.

Не знаю, хочу ли я разговаривать так много, особенно с человеком, которого практически не знаю, тем более что этот человек – женщина, к тому же такая красивая. И главное: она психолог, а я вовсе не сумасшедший.

Она встала, попрощалась со мной до завтра и поцеловала меня в щеку.

А когда дверь за ней закрылась, мне почему-то вдруг сильно захотелось плакать.

Я слышу, как мои родители разговаривают с психологом за дверью, но не понимаю, о чем идет речь. Думаю, они нарочно говорят шепотом, чтобы я ничего не смог разобрать. Тем не менее, я знаю, что много раз подряд было произнесено слово «время». Время, время, время…

Потом они прощаются, и дверь в мою палату снова открывается.