Невидимая рука… банков - [63]

Трейдеры фонда «Долгосрочное управление капиталом» и все те, кто вслед за ними шел к краю финансовой пропасти в августе 1998 года, не хеджировали одну единственную вещь, с которой они и столкнулись, – системный риск. Именно с системным риском им пришлось бороться, когда «невозможное событие», российский государственный дефолт, доказало, что оно вполне возможно.

Несмотря на ясные уроки из ужасающего фиаско хедж-фонда «Долгосрочное управление капиталом» (показавшего, что не существовало и не существует ни одного дериватива, который застрахует вас от системного риска), Гринспен, Роберт Рубин и нью-йоркские банки продолжали полагаться на свои модели рисков, как будто ничего не произошло. Российский государственный дефолт был ими забыт как «одиночное событие раз в столетие».

Банкиры Уолл-Стрит устремились к созданию пузыря «доткомов» и далее к величайшему финансовому пузырю в истории человечества – пузырю секьюритизации активов в 2002–2007 годах. Стратегия Уолл-Стрит состояла в том, чтобы вывести риски за пределы балансов банков через деривативы и прочие инструменты, такие как секьюритизация. В продаже этих новых ценных бумаг всему миру они видели явный способ построить свою денежную власть над всей планетой почти без ограничений. Банки Уолл-Стрит буквально были опьянены своим собственным обманом и своими собственными ущербными моделями риска. Они уже видели себя настоящими Богами денег.

Вручение Нобелевской премии Гарри Марковицу, 1987 год

Жизнь – не гауссова кривая

Риск и его оценки не умещаются в колоколообразные кривые. И финансовых рынков это касается в той же мере, что и разработки нефтяного месторождения. В 1900 году безвестный французский математик и финансовый спекулянт Луи Башелье утверждал, что колебания цен на облигации или акции следуют колоколообразным кривым, которые немецкий математик Карл Фридрих Гаусс разработал в качестве идеальной рабочей модели, чтобы описывать статистические вероятности для различных событий. Кривые нормального распределения принимали «умеренную» форму хаотичности в колебаниях цен так же, как стандартный тест на коэффициент умственных способностей определяет 100, как «среднее число», центр колоколообразной кривой. Это была в своем роде полезная алхимия, но все же алхимия.

Допущение, что финансовые колебания цен ведут себя принципиально, как гауссиана, позволило «суперспециалистам» Уолл-Стрит наладить бесконечный поток новых финансовых продуктов, каждый следующий – еще более загадочный и изощренный, чем предыдущий. Теории были модифицированы. «Суперспециалистами» на Уолл-Стрит называли математиков-вундеркиндов и физиков, которых нанимали, чтобы выяснить сложные новые финансовые «углы», под которыми собирать очередной пакет финансовых деривативов. На фоне долгого и масштабного угасания промышленной базы Америки талантливейшие научные умы нации тянулись на Уолл-Стрит.

К коктейлю моделей рисков был добавлен так называемый закон больших чисел, призванный доказать, что в долгосрочной перспективе стоимость стремится к стабильной величине, когда число событий становится достаточно большим (подобно подбрасыванию монетки или игральных костей). Закон больших чисел, который на самом деле не имеет отношения к науке, позволил банкам, подобным CitiGroup или Chayse, выпустить сотни миллионов карт Visa безо всякой проверки кредитоспособности, базируясь только на данных, показывающих, что в «нормальные» периоды дефолты по кредитным картам настолько редки, что не заслуживают рассмотрения[210].

Проблемы с моделями, основанными на гауссовой кривой распределения или на законе больших чисел, возникают тогда, когда времена перестают быть обычными, например при резком экономическом спаде, подобном тому, в который вошла экономика США после 2007 года, и сопоставимом, возможно, только с тем, что произошел в 1931-1939 годах. Хуже того, именно эти модели рисков и привели к созданию пузыря на фондовом рынке, который с треском лопнул в августе 2007 года. Замечательный факт заключается в том, что американские экономистыакадемики и банкиры-инвесторы с Уолл-Стрит, управляющие ФРС, министры финансов, жюри шведского Нобелевского комитета по экономике, министры финансов Англии, ее деловые круги и банкиры, правление Банка Англии (и это только ведущие фигуры) – все они были готовы закрыть глаза на тот факт, что ни экономические теории, ни теории поведения рынка, ни теории риска цен на производные финансовые инструменты не были способны предсказывать события, не говоря уже о предотвращении нелинейных сюрпризов[211].

Эти теории, на которых в конечном итоге покоились триллионы долларов международных кредитных обязательств, были неспособны спрогнозировать окончательное схлопывание спекулятивных пузырей ни в октябре 1987 года, ни в феврале 1994 года, ни в марте 2002 года, ни, разумеется, начавшийся в июне 2007 года процесс.

Это не случилось в первую очередь потому, что сама используемая модель создавала условия, которые вели к еще более крупным и разрушительным пузырям. Финансовая экономика была не чем иным, как другим термином для неограниченно спекулятивной невоздержанности – процесса, который неизбежно будет создавать пузыри с последующим их схлопыванием.