Невидимая Россия - [27]

— Спасибо… помогли. Большое дело на Руси дружба. Ну, не в последний раз видимся… — Кузьмич вошел в вагон, поезд тронулся.

Павел возвращался с вокзала успокоенный. — Одна непосредственная угроза миновала… Тяжело всё время на нервах, — думал он, — надо отдохнуть.

— А вас тут какая-то девушка спрашивала, — сказала жена сапожника, встретив Павла в коридоре. — Она вам записку под дверь сунула.

Странно, — подумал Павел, — кто бы это мог быть?

На полу лежал клочок бумаги. Павел поднял его и прочел:

«Ваня заболел и увезен в больницу. Лена».

Павел тяжело опустился на стул. — Волей-неволей отдыхать придется, — горько размышлял он. — Сорокин арестован! Лена молодец — сразу известила. Неприятно… только что получил такое задание. Да, во всяком случае недели на две прекращу всякое общение с организацией. Отдохну и сдам экзамены.

В течение двух недель Павел отдыхал, если можно вообще отдыхать, ожидая каждую минуту ареста.

Как-то вечером в дверь постучали. — Опять сосед идет сообщить, что жена знает английский, французский и немецкий, — подумал Павел с досадой и недовольным голосом крикнул: «Войдите!».

Вошла Лена.

— Ваню освободили — выпалила Лена прямо с порога.

— Тише, тише… — остановил ее Павел вскакивая.

— Вчера вернулся… — Лена села на стул и сняла шапочку. — Освободили, — сказала она еще и улыбнулась.

— Что рассказывает? — спросил Павел.

— Ничего. Очень измучился… просил передать, что недели две посидит дома, а потом зайдет и обо всём расскажет. — Лена ушла.

Две недели самый скверный срок, — подумал Павел, — обычно при вербовке осведомителей держат две недели… но ничего, как-нибудь разберемся — всё-таки хорошо, что освободили… — повторил Павел. — Надо скорее включаться… — Павел почувствовал прилив нервной энергии. — Может быть разумнее еще выждать, но дело не терпит — такого момента больше не будет; надо его не упустить во что бы то ни стало.

* * *

Один чекист был в чине помощника командира взвода, другой рядовой солдат. Помимо их, в качестве свидетеля при обыске, привели наскоро одетого сапожника — он жался к двери и трясся мелкой дрожью от страха и внезапного пробуждения. Павел, кое-как одевшись, сидел на неубранной постели. Помком взвода обыскивал письменный стол, солдат, невзрачный паренек, непрерывно следил за Павлом, не выпуская из рук нагана. Было тихо, шелестели перебираемые бумаги.

Книжку с адресами я уничтожил после ареста Сорокина, больше ничего компрометирующего у меня нет. Могут обратить внимание на специфический подбор книг… — думал Павел.

В дверь постучали. Стоявший около нее сапожник вздрогнул и отодвинулся. Чекист, обыскивающий стол, поднял голову, красноармеец, следивший за Павлом, повернулся и поднял револьвер. Дверь медленно отворилась: «Вы знаете, моя жена знает английский…». При виде красных околышей растратчик, повидимому, сразу отрезвел, потому что дверь мгновенно захлопнулась.

— Кто это? — строго спросил помкомвзвода.

— Пьяница, бывший растратчик, — пролепетал сапожник.

Чекист на минуту задумался. Водворилось напряженное молчание. Затем он опять повернулся к столу и углубился в просмотр конспектов по историческому материализму.

Прошло не менее двух часов. У Павла заболела голова. Помкомвзвода перешел к осмотру комнаты. Книжный шкап он просмотрел поверхностно, зато его заинтересовала стоявшая в углу корзина.

— Ваш отец был священником? — спросил чекист, вынимая серебрянную сахарницу.

— Мой отец был юристом.

— А почему у вас хранятся церковные сосуды?

— Это сахарница.

Чекист с сомнением повертел в руках незнакомый предмет и стал копаться дальше. Бледный, медленный рассвет пополз по окнам.

— Собирайтесь, вы поедете с нами, — сказал помкомвзвода.

Арестовали… наивно было ждать чего-нибудь другого, а всё-таки тяжело. — Павел стал лихорадочно собираться.

Одеяло, подушку, зубной порошок, бритву нельзя, пальто… жаль нет шубы, смена белья…

— Скорее собирайтесь, гражданин Истомин!

Плохая комната, а всё-таки жаль — сколько переговорено и передумано! Надо самому забыть, что я работал в подпольной организации — убедить самого себя, что ни в чем не виноват… Господи, хоть какая-нибудь родная душа посочувствовала бы! Нечего слюни распускать. Надо самого себя сразу расстрелять, как говорил Борис. Интересно, взяли его или нет?

На улице рассвет чувствовался больше, чем в освещенной комнате. Тянуло холодом. Никого прохожих. Постояли… — Где же черный ворон? Ах, ты ворон, черный ворон, что ты вьешься надо мной?

В конце переулка показался грузовик. Ближе, ближе…

Счастливые люди — куда-то едут, свободные… Грузовик подъехал и остановился. В кузове стояли два солдата в фуражках с синим верхом и малиновым околышем, из-за стенок кузова высовывались чьи-то головы.

— Садись! — сказал чекист.

Вот тебе и позавидовал! Любопытно, как четко работает сознание — каждую деталь отмечает.

Павел бросил в машину одеяло, влез сам и сел на дно. В противоположном углу сидел типичный интеллигент в поношенной шляпе, пенснэ на птичьем носу и черной крылатке, растерянно смотря в одну точку. В другом углу сидел маленький круглый человечек с задорно вздернутым носом. — Похож на артиста-комика… — решил Павел. В середине, спиной к шоферскому окошечку, на самых удобных местах устроились два краснорожих парня. Лица у парней были полупьяные, глаза закрыты — они дремали.