Невеста проклятого дракона - [19]

– Благодарю вас, – манерно сказала я.

И чего она стоит? Может, тут принято давать на чай?

– Дева, – обратилась ко мне служанка, и ее личико залила густая алая краска. – Не могли бы вы меня поцеловать?

– Чего? – я шарахнулась в сторону, забыв о манерах.

Ну и нравы у них тут, однако! Вот уж не ожидала, что в этом замке процветает такое свободомыслие.

– Я понимаю, мы, миряне, народ суетный, – залепетала девица, покраснев до слез. – Но уж больно замуж охота. А у нас говорят: если храмовница поцелует, так и жених сразу найдется.

Я с облегчением выдохнула. Ну уж это-то я могу для нее сделать, с меня не убудет.

– Без проблем, – отозвалась я. – То есть, конечно.

Я с сомнением посмотрела на нее. И куда мне ее чмокнуть? В щеку что ли?

Но девушка сама подсказала решение. Она подошла ко мне, бухнулась на колени и подняла лицо, подставив лоб. Ее большие серые глаза смотрели на меня с надеждой. Я наклонилась и осторожно коснулась ее лба губами.

– Спасибо вам, милостивая дева! – девушка была в восторге.

В одну секунду она вскочила и бросилась к двери, как будто рассчитывала, что там ее уже ждет толпа женихов. Она вылетела из комнаты и быстро помчалась по коридору, подпрыгивая на ходу от избытка чувств. Надеюсь, она не оповестит всех подружек, что в замке поселилась храмовница, которая охотно целует всех незамужних.

Представив паломничество девиц, жаждущих обрести семейное счастье, я поежилась. Нет уж, лучше оградить себя от этого. На двери красовался массивный засов, и я решила, что сейчас самое время им воспользоваться. Пусть думают, что я молюсь. Или чем там еще положено заниматься храмовницам. Ну вот, теперь можно и за еду приниматься. Воздав должное угощениям, я почувствовала чудовищную усталость. Что ни говори, а денек выдался напряженный. Да и поспать толком не удалось из-за этого Ворона.

Я задумчиво уставилась на кровать. Она манила, обещая неземное блаженство. На подушке лежала маленькая кучка чего-то интересного. Я подошла поближе, взяла в руки почти невесомую ткань, которая тут же развернулась, и ахнула. Ночная сорочка… Нежная, шелковая, полупрозрачная, она слегка переливалась, словно сотканная из тысячи сладких грез. Я скинула платье и буквально нырнула в мягкое облако. Прохладный шелк скользнул по коже, лег паутинкой на плечи и заструился складками до самого пола. Я посмотрела в зеркало и ошеломленно застыла. Вид у меня был откровенно провокационный. Сорочка просвечивала, больше показывая, чем скрывая, и была настолько легкой и воздушной, что в ней я чувствовала себя более голой, чем без нее. Такие сорочки надевают, чтобы соблазнить и свести с ума. Странный подарок для какой-то там посторонней девицы, спасенной исключительно из благородства, и на которую даже смотреть не хотят. Я отошла от зеркала и присела на краешек кровати. Ой, как мягко. Что это, перина? И одеяло было такое теплое и приятное. Я накинула его на плечи и опустила голову на пуховую подушку. И, кажется, заснула в тот же момент.

Горячий рот накрыл мои губы, сошелся с ними изгиб в изгиб, нежно и невозможно сладко. Поцелуй длился и длился, кружа голову, становясь все глубже, настойчивее, упоительнее. Воздух густел, наливался жаром, и вовсе невозможно было дышать. Я вскинула руки, отбросив в сторону душное одеяло, и обвила его шею. Мой язык нырнул между его влажных губ, проскользил по гладким зубам и быстро убрался обратно.

Эрдар глухо застонал, на секунду оторвался от меня, хрипло и коротко дыша, перехватил своей рукой мои оба запястья, прижав их к подушке над головой, и вновь смял мой рот поцелуем. Жадным, бесстыдным, возбуждающим… И не было сейчас в нем ни нежности, ни ласки, только дикая мужская страсть, яростная, мощная первобытная жажда.

Его язык с силой врывался в мой рот, и каждый его резкий удар отзывался спазмом между ног, словно он не целовал меня в губы, а брал там, внизу, где моментально стало жарко и мокро. Я стонала и извивалась, пытаясь прижаться к Эрдару набухшей грудью, животом, да чем угодно, лишь бы коснуться, но он уклонялся. Он не трогал меня и пальцем, нигде, кроме запястий. Лишь его рот терзал мои губы в умопомрачительно сладостной пытке. Это было невероятно, невозможно. Никогда раньше ничьи поцелуи на меня не действовали, не доводили до полного исступления, не заставляли метаться, словно умоляя взять меня полностью, распять, придавить телом, войти в меня. Эрдар! То ли сказала, то ли подумала, но он будто услышал и, освободив из хватки одну мою руку, положил ее мне на промежность… Что? Я должна сама ласкать себя ТАМ прямо у него на глазах? Стыд и неловкость странным образом лишь усилили возбуждение, и я, сначала неловко, а потом обмирая от наслаждения, скользнула пальцами между мокрых складочек, принялась теребить набухший бугорок, все шире раздвигая ноги.

Как же хорошо-о-о… Эрдар хрипло выдохнул, жадные поцелуи прожгли дорожку от подбородка к виску, горячий язык прошелся по уху и нырнул внутрь, рассылая по телу вспышки колючих искр.

– А-а-ах…

Несколько таких вот минут острого, почти болезненного удовольствия, и я выгнулась от самого сладкого и яркого оргазма в своей жизни. Всхлипнула и обмякла, ощущая во всем теле слабость и блаженную истому. Когда мир перестал качаться, я повернула голову и взглянула в темные невозможные глаза, в которых полыхало нешуточное возбуждение. Дикие глаза, полные страсти, обещающие упоительное продолжение. Он не двигался, лишь медленно обводил горящим взглядом мои раскинутые ноги, сбитый до талии подол сорочки, руку, все еще лежащую на промежности. Это заводило. Ой как заводило… Я почувствовала, как возвращается возбуждение, как снова начинает пылать кожа, как ноют в ожидании поцелуев припухшие губы. Он обхватил мое запястье, приблизил к своему лицу, втянув расширившимися ноздрями мой запах, и поцеловал в ладонь, лизнув все еще влажные пальцы.