Невеста дьявола - [5]

Вивенцио опустился на колени и горячо молился, слезы бежали по его щекам. Воздух казался густым и необычайно плотным, и Вивенцио с трудом вдыхал его. Может быть, это казалось ему, зажатому в сузившемся нутре клетки; теперь он не мог ни стоять, ни лежать, выпрямившись в полный рост.

Удар гигантского колокола сотряс распростертого на полу Вивенцио! Он вскочил на ноги. Колокол ударил вновь. Близость его была ошеломляющей: казалось, он в щепки раскалывал мозг; как гром он рокотал в скалистых переходах. Колоколу вторил ужасный скрежет стен и полов, как будто они готовились упасть и раздавить несчастного в сей же миг. Вивенцио закричал и протянул руки, упираясь в сдвигавшиеся стены, как будто бы его сил хватило, чтобы удержать их. Стены стронулись и замерли вдруг.

Вивенцио взглянул вверх: потолок почти касался его головы, хотя он сидел, поджав под себя колени. Еще несколько дюймов, и придет конец ужасным мучениям. Он не двигался. Тело его сотрясала мелкая дрожь: ему пришлось согнуться, сложившись почти вдвое. Локти его упирались в противоположные стены; коленями, поджатыми под себя, он касался стены напротив. В таком положении он оставался около часа, затем адский колокол ударил снова, и вновь раздался скрежет приближающейся смерти. Удар в этот раз был так силен, что сбросил Вивенцио на пол.

Он извивался и корчился среди обступавших его стен, когда колокол ударил еще. Он бил чаще и громче; но скрежет стен заглушал его звук, и машина неотвратимо подвигалась к цели, пока, наконец, приглушенные стоны Вивенцио стали не слышны более! Его раздавили массивный потолок и сошедшиеся стены, и смятые дроги плотно облекли его тело в железный саван.

Э. Филлипс Оппенгейм Две старые девы

Эрнстон Грант, без сомнения, был первоклассным детективом. Однако теперь, после долгих разъездов с картой и компасом по дорогам Девоншира, его успехи были более чем скромны. Даже Флип, его маленький белый терьер, укутанный в пару толстых пледов, и тот поглядывал на него укоризненно. С унылым возгласом Грант остановил урчащую машину на вершине холма, наиотвратительнейшего из всех, какие когда‑либо приходилось преодолевать его «Форду». В растерянности он принялся оглядывать окрестности.

Всюду глазам открывалось одно и то же. Там и тут тянулись обширные выгоны и поляны, перемежаемые лесистыми лощинами невероятной глубины. Не было видно никаких признаков обрабатываемых земель, ничто не выдавало присутствия людей на этих бескрайних просторах. На всем пути Гранту не повстречалось ни одной автомашины. Не было ни почтовых столбиков, ни деревень; ни навесов, ни укрытий. В избытке был только дождь, дождь и туман. Флип, выставивший наружу один нос, с отвращением фыркал и чихал, а Грант, после того, как разжег свою трубку, не переставая, тихо ругался себе под нос. Ну и местечко! А эта карта! Грант торжественно проклял ее составителя, затем типографию, где ее взялись печатать. В заключение он проклял магазин, где купил ее. Когда он кончил, Флип отважился вылезть из одеял чуть дальше кончика своего носа и тявкнул в знак одобрения.

— Где‑то здесь, а может и нет, — рассуждал вслух Грант, — должна быть деревня Нидд. Последний указатель в этой чертовой местности обещал шесть миль до нее. От него мы проехали по меньшей мере миль двенадцать, и не было ни одного поворота ни вправо, ни влево — похоже на то, что эта деревенька существует только на карте.

Его глаза напряженно всматривались в собиравшуюся темноту. Редкие просветы в облаках открывали перед ним местность, как казалось, на мили вперед, и нигде не было видно признаков человеческого жилья. Он подумал о дороге, по которой они с Флипом только что ехали, и мысль о возвращении заставила его содрогнуться. Чудо свершилось в тот момент, когда Грант наклонился слегка вперед, всматриваясь в облака пара, окутавшие радиатор; чуть левее, вдалеке он увидел слабо поблескивающий огонек. В ту же секунду Грант выскочил из машины, вскарабкался на камень и стал всматриваться туда, где блеснуло. Вне всяких сомнений это был огонь; следовательно, вокруг него должен был стоять дом. Глаза Гранта с трудом отыскали грубую колею, идущую в нужном ему направлении. Он снова забрался в машину, завел мотор и проехал около сорока ярдов, когда уперся в какие‑то ворота. Дорога по другую сторону выглядела ужасающе, однако это была дорога. Грант открыл ворота и проехал, с утроенным вниманием склонившись к рулевому колесу, — каким‑либо другим чувствам дорога не оставляла места.

Местный транспорт, если таковой существовал, очевидно, состоял единственно из фермерской тележки, и вид ее понемногу начинал обрисовываться в мозгу Гранта: валкая, с огромными щелями в дощатом дне и с гигантскими, медленно поворачивающимися колесами. Все же, какой бы плохой ни была дорога, Грант продвигался вперед и уже миновал край чудовищной по размерам клумбы; проехал, к радости своей, наполовину засеянное поле и еще одни воротца, створ которых, казалось, подпирал облака. От них дорога замысловатым штопором свивалась вниз, под горку, и наконец, знакомый огонек замигал прямо перед ветровым стеклом. Грант вылез из машины, прошел через запущенный сад и потянул на себя полуразвалившуюся железную калитку. Он аккуратно закрыл ее за собой, пересек несколько ярдов заросшей травой и хлипкой от грязи аллеи и в конце концов достиг дверей строения, вполне сошедшего бы за овин или амбар, если бы это сходство не нарушал мерцавший в окне огонек. Человеческому воображению пришлось бы потрудиться, чтобы представить себе это унылое сооружение, однако, в нем жили, и оно называлось домом.