Невеста Анатоля - [5]

— Ну хоть на полчасика: вы видели интенданта-то, в пенсне, его бы с ротмистром стравить… что бы вышло-то!

— Да, история…

— А интендант-то, наверно, на гитаре играет и цыганские романсы поет. И вот, поверьте моему слову, — у него экономка есть… ре-евнивая… Ведь идет это к нему? Правда, тетенька?

Я потихоньку засмеялась и шепчу:

— Иди, иди — поздно… да и интенданта как-то не надо. Мы лучше про него другую историю сочиним, а та уж кончилась. Ты сегодня мне расскажешь про ту, что мужа убила.

— А знаете, тетенька, — шепчет Ваня, — мне надоело все про разбойников и колдунов, — это все на сказку похоже. Лучше, как вы рассказываете, про «простое» выдумывать.

— Ну, всегда смешное надоест.

— Зачем смешное? Ведь жена-то у меня все равно мужа убьет, только это будет не в замке, а просто в городе, — ну, в Москве, что ли, они русские.

— Ну уж, рассказывай, только потихонечку.

— Я, тетенька, хочу рассказать, как следует, как в книжках начинается. Хорошо?

— Ну, ну.

— «Ночь была бурная, тучи по небу бежали, и луна то показывалась, то исчезала. Весь город спал, только в одном окне светился огонек…» Хорошо так, тетушка?

— Хорошо… Только уж все почти истории так начинаются: или «огонек светится», или «поезд, пыхтя, подходил к платформе». Я люблю, когда сразу начинают… Ну, хоть так… А как твою барыню-то зовут?

— Элиз.

— Да ведь она русская?

— Ее Елизаветой зовут, только ее так муж называет — Элиз. Мне очень это имя нравится.

— Ну хорошо… Так ты и начни: «Элиз отложила книгу и задумалась».

— Ах, тетенька, да мне надо начать с того, как ее муж нашел письмо, в котором ей один офицер, князь Потемкин, свидание назначает. Это огонек в кабинете горит, он читает это письмо, и «ревность охватила его сердце, хотя он не верил глазам».

— Хорошо… Так ты начни… Как мужа зовут?

— Андрей.

— Он старый или молодой?

— Старый, старый… Генерал он.

— Тогда нельзя просто Андрей. Либо Андрей Петрович, или Иванович, либо по фамилии. Как его фамилия?

— Не знаю.

— Ну, пусть хоть Вилкин.

— Что вы, что вы, тетушка, Вилкин худой должен быть, а этот солидный…

— Да, правда. Ну, пусть Андронов…

— Нет, не подходит… Ничего, потом придумаем, все равно.

— «Андронов сидел у стола, сжав голову руками, и пристальным взглядом смотрел на письмо, лежащее перед ним…»

— Да, да, тетушка — только письмо смятое…

— «На смятое письмо, лежащее перед ним…»

— А знаете, почему письмо смятое?!

Ваня позабылся и так громко крикнул, что я ему рот зажала.

Смотрим, Аннушка голову в дверь просунула.

— С нами крестная сила, — говорит, — вот я напужалась-то, — думала, воры забрались… Чего вы не спите, Серафима Акимовна?

— Серебро убираю. Иди, иди себе.

Аннушка ушла, а мы уж все шепотком говорили.

Хорошо у Вани вышло, только в одном месте смешно мне показалось. Это когда князь Потемкин в любви объяснялся. Я это Ване сказала, и он как будто обиделся.

— Что же делать, тетушка, я никогда в любви не объяснялся, может, вправду-то оно еще глупее выходит, если со стороны слушать.

— Так ты и пропусти этот разговор.

— А как же, если этого разговора не было, подруга Элиз могла его подслушать?

Я задумалась.

Потом, ночью, меня словно осенило: подруга услыхала шепот и подслушала под дверью, и, отходя от двери, сказала: «Ах, так она его любит» — вот всем и понятно.

Хорошо, очень хорошо вышло.

Только зачем эта Элиз уж такая негодяйка, а князь уж такой благородный?

Ведь это только в старинных романах так бывает, а не в жизни.

Интересно, когда описывается, как хороший человек и вдруг дурное сделал…

Братец Андрей мне сегодня муфту соболью подарил, модную. Большущая. Я давно такую хотела… Чудесная муфта.

Ах, какой у меня характер глупый. Мне бы обрадоваться, а мне все равно теперь, потому что в голове у меня история, чтобы хорошего человека, знаменитого, ученого, богатого — и украсть заставить.

Денег ему не надо… Он украдет письмо какое-нибудь…

А на что оно ему понадобится?..

Андрей Акимович как будто обиделся, что я муфте мало обрадовалась, а невестка даже спросила:

— Да не больна ли ты, Сима?..

А что, если он кражу эту сделает от болезни? Ведь бывает такое помрачение…

Нет, неинтересно. Мало ли что человек в помрачении делает…

Ключи потеряла. Петр Акимович спрашивал утром перцовки для желудка… А я ключей не могла отыскать… Петр Акимович рассердился и ушел в контору, а как только он ушел, я сейчас и вспомнила, куда ключи спрятала.

А для чего бы он, этот человек, стал красть?

Да мало, что украл. Мне бы хотелось, чтобы он убил.

Может же и хороший человек убить. Ну, хоть любовницу, например…

Нет — любовницу не стоит, это опять как бы не в себе убьет… А я хотела бы, чтобы он и украл бы, и убил, и чтобы потом он скрылся, а другого во всем этом заподозрили, а он открыться не может, потому что… Ну, хоть жену и детей жалеет, а совестью мучится… Мучится…

Сегодня у нас скандал вышел.

Аннушка, оказывается, солдата по ночам к себе пускала.

Как ей не стыдно, ведь у нее муж есть.

Аннушка подралась с Матреной, зачем та мне это сказала.

Шум, крик. Невестку совсем расстроили. Она стала мне выговаривать, что я теперь плохо за домом смотрю. Вспомнила, что я вчера ватрушки к обеду забыла заказать…