Неверная - [49]

Эти курсы оказались тоже не очень интеллектуальными, но зато мы стали наконец выбираться в люди. Катаясь туда и обратно каждый день на маленьком автобусе matatou, я впервые увидела, что происходит на улицах. Однажды я шла к остановке, и тут услышала крики: «Вор! Вор!» Толпа поймала кенийского паренька, моего ровесника, одетого в одни шорты. Подойдя поближе, я увидела, что он скрючился на земле, а люди обступили его кольцом и закидывают здоровыми камнями.

Толпа становилась все больше и злее. Девушки подбадривали мужчин так, будто Кения пыталась выиграть чемпионат мира. Сыпались камни, тычки, удары, снова камни. Парень был весь изранен, у него была разбита голова. С каждым ударом он истекал кровью все больше. Его глаза заплыли настолько, что их уже не было видно. Потом кто-то сильно ударил его по губам, а он просто лежал и дергался.

Меня чуть не стошнило. Я развернулась и убежала – это было просто невыносимо. Мне было так стыдно, как будто я сама участвовала в этом кошмаре. Тот парень, наверное, умер. Пока мы жили в Найроби, я часто слышала о линчевании: воров убивали на улицах мстительные толпы. Но тогда я впервые увидела это своими глазами.

* * *

В колледже атмосфера была намного более бесстыдной, чем в Мусульманской школе. Некоторые кенийские школьницы, конечно, хихикали, обсуждая секс, и считали нормальным развлекаться и заигрывать с парнями. Но все же в большинстве своем они были верующими христианками, преданными идеалу христианского брака. В колледже наши сокурсницы были откровенными распутницами. Они открыто признавали, что спят с мужчинами, и жили так, как мама нам строго-настрого запрещала. Этим они шокировали и в то же время привлекали меня.

Люси, например, была разговорчивой и дружелюбной. Она носила такую обтягивающую одежду, что были видны все изгибы ее бедер.

– Мужчины любят, когда есть за что подержаться, – говорила она.

По выходным Люси ходила на дискотеки, пила пиво и встречалась с мужчинами, а когда через несколько недель партнер ей надоедал, она находила другого. В ответ на наши замечания она только смеялась и пожимала плечами:

– Нельзя же есть одно и то же каждый день.

Люси постоянно говорила о сексе. Она считала, что девственница – либо слишком уродливая и заносчивая девушка, которую не хотят парни, либо религиозный фанатик. Девственность была для нее смешна.

– Почему я должна обещать себя одному мужчине, если могу заполучить всех? – спросила она меня однажды. – Что это за клетка, в которой ты оказалась?

Религия в целом казалась Люси скучной, а ислам в частности – странным, и она этого не скрывала. Она не стремилась выйти замуж, а хотела развлекаться. Секс для Люси был развлечением. Иногда мужчины давали ей деньги – это было здорово, иногда хорошо танцевали – так вообще прекрасно, но это было не главное. Люси нравилось заниматься любовью, и когда ей надоедал секс с одним мужчиной, она находила себе другого.

Через несколько месяцев после нашего знакомства Люси объявила, что беременна. Она сказала, что сделала это специально, потому что будущий отец очень красив, а она хочет миловидного ребенка. Ее жизнь казалась мне совершенно ирреальной; тогда я по-прежнему каждый вечер надевала хиджаб, прежде чем отправиться домой. Мы спросили Люси, не накажут ли ее родители, но она рассмеялась и ответила, что нет, родители позаботятся о ребенке и будут даже рады, если он родится хорошеньким.

Я по-прежнему скучала по отцу. Безответственность Люси по отношению к ребенку ужаснула меня, и, признаюсь, я отчитала ее. Мы рассорились. Но, под влиянием Люси или нет, я постепенно стала относиться проще к своему черному покрывалу. Я начала осознавать, что скоро не смогу надевать его: в офисе в Найроби мне наверняка не разрешат работать в хиджабе.

Самым главным, конечно, было мое намерение вести себя скромно. Я стала надевать длинное строгое платье, как Халва, и избегать сестры Азизы – я знала, что она это не одобрит.

* * *

Мы окончили курсы в сентябре 1989 года. Люси, уже с заметным животом, провалила экзамен, а мы с Хавейей получили самые лучшие дипломы секретарей из колледжа Вэллей. В приподнятом настроении мы вернулись домой и сказали маме, что она может больше не беспокоиться об оплате жилья. Теперь мы будем работать и сможем поддерживать ее.

Мама встала со стула, на котором она обычно сидела возле жаровни. Ее лицо пылало от ярости. Она была непреклонна: мы не будем работать. Для мамы молодая, незамужняя девушка, работающая в офисе, была почти что проституткой. Бабушка полностью ее поддерживала.

– Деньги, заработанные женщиной, еще никого не сделали богатым, – выдала она очередную доисторическую пословицу.

Я повернулась к Хавейе и жестко сказала по-английски:

– Тогда мы съедем.

Теперь я знала, что существуют хостелы; мы сможем снять там неплохой номер и жить сами по себе.

Возможно, мама понимала по-английски лучше, чем я думала. Когда мы отправились в свою комнату, она пошла на рынок и купила много еды и три навесных замка. Вечером, когда мы с Хавейей собрались погулять, оказалось, что все двери заперты.

– Вы никуда не пойдете, – сказала мама. – Вот еда – приготовьте ее, если проголодались.